Бретёр. Юлия Яковлева

полностью согласен. Но речь сейчас о петербургском свете, а здесь уж, прошу, доверься мне.

      Мурин подтянул к себе трость и покраснел.

      – Что такое? – заметил заминку брат, обладавший, как все искусные дипломаты, чуткой наблюдательностью.

      – Ты поэтому советуешь мне ехать в деревню? Чтобы я чего тут не ляпнул? И не выставил тебя в смешном виде или похуже?

      Старший Мурин закатил глаза, точно ему было за двадцать, а брату четырнадцать:

      – Боже мой. Нет. Конечно! Нет! Мне просто кажется, что, будь я на твоем месте, мне бы какое-то время не хотелось видеть так называемых светских людей, особенно светских дам.

      Младший нахмурился. Старший потянулся и положил руку брату на колено:

      – Милый. Я тебе верю, что война – это ад.

      – Я такого не говорил!

      – Я говорю: я не могу и половины представить того, что ты повидал и пережил за эти несколько месяцев. Но понимаю только, что ты побывал в преисподней. Теперь тебе предстоит вернуться к живым. В грешный мир. И делать это следует постепенно. Советую уехать в деревню, пусть будет что-то вроде чистилища, перехода. Не стоит вот так сразу – бултых! – бросаться оттуда в наши петербургские гостиные. Особенно начинать с гостиной этой мегеры графини Веры.

      Они помолчали. Сизый дым, медленно клубясь, таял.

      – Я согласен, – выдавил Мурин.

      Старший похлопал одобрительно, а потом убрал руку с его колена:

      – Чудно. Об комфорте не беспокойся. Позволь мне самому распорядиться, чтобы тебя устроили в дорогу с комфортом. У меня отличная английская коляска, не качает. Возьмешь ее. Провизию уложим самую элегантную. У меня есть раскладная резиновая ванна, возьми ее, будешь и в деревне ванны брать. Выедешь затемно, в пути прекрасно выспишься. Проснуться толком не успеешь – а уже в Муринке, в родном гнезде.

      Младший Мурин дернул себя за ус и притопнул здоровой ногой:

      – Да нет же! Спасибо тебе. Но… Я это вижу иначе. Я с тобой действительно согласен: в главном. Я все понял. Ты, конечно, прав. Болтать здесь лишнее не буду. Не беспокойся. Но частности, позволь, решу за себя сам.

      – Милый, ведь я желаю тебе добра…

      Мурин попробовал улыбнуться беззаботно:

      – Что ты, что ты. Никогда не сомневался в твоей доброте ко мне! Спасибо за заботу. Ты прав, конечно. Конечно, прав. Я правда – понял, понял.

      – А я решительно не понимаю, почему ты готов действовать себе во вред. Тащиться после ранения в Петербург! Угробить отпуск. Рисковать здоровьем. Что, если ты никогда не восстановишься? Наш ужасный климат доконает и здорового. Тем более уже осень. Сырость, холод. А будет и зима… Ради чего? Таскаться по гостиным? Смотреть на эти лицемерные морды? Слушать ахинею дам? Зевать над картами? Не танцевать же ты сюда приехал?

      – Ну. Не все дамы несут ахинею.

      Вдруг старший Мурин всплеснул холеными руками. Уронил папиросу:

      – Боже мой! – воскликнул он. – Только не это.

      Но младший