Император 2025. Изначальные. Книга вторая. Руслан Шаров

Но статистика – дело сухое… Количество убитых в разы больше, чем спасенных. Точка. Где же тогда правда? В чем правда? Конечно, просто сказать самому себе: я Воин. Но тогда где светлость в этом? Кто придумал, что умение уничтожать и оставаться в живых – это светлое правило? Ты же все равно убил. Ты просто умеешь это делать хорошо, лучше, чем тот, кого убил.

      В этих мыслях я и просидел до конца праздника, отвечая односложно на все поздравления. Механически улыбался на слова благодарности за подарки и благодарил в ответ. В три часа ночи должен был быть большой праздничный фейерверк с театрализованным представлением. Я не пошел. Вместо этого взял большую чашку черешневого компота и ушел в каминную комнату. Сел в глубокое кожаное кресло и смотрел на огонь, думая, пытаясь найти ответы на вопросы, которые перед собой поставил.

      Мы с Ирой любили в детстве пить черешневый компот из трехлитровой банки, а потом вылавливать из нее ягоды длинной деревянной ложкой. Что ж это за загадка от сестры Ирки? Что в ее понимании – быть Человеком? В камине тихо потрескивали дрова. Мое уединение неожиданно нарушил звонкий девчоночий голосок:

      – Дядь, вам плохо? Вы так хмуритесь, как будто у вас что-то болит.

      Я аж подпрыгнул, так нервы были напряжены, до звона. В дверях стояла девочка. Я ее знал. Это была приемная дочка Якова Дмитриевича, который теперь работал у нас на предприятиях, отвечая за имущественный фонд. Софья. О ее трагической судьбе он рассказывал нам с Яной, когда мы только прилетели в Москву. Казалось, это было сто лет назад, а ведь прошло всего ничего.

      – А я пришла спрятаться. Тут выстрелов не слышно? Я их боюсь еще с того времени, как маму и папу убили. А вы тоже спрятались от выстрелов? – спросила она, закрывая дверь в каминную.

      – Нет, Софья. Я не боюсь. Просто я тут на огонь смотрю и компот пью. Хочешь?

      Она внимательно посмотрела мне в глаза.

      – Вы обманываете? Мой новый папа тоже так смотрит, когда вспоминает о чем-то плохом. А я ему всегда глажу руку и рассказываю, что мне говорила мама, когда я чего-то боялась или мне было плохо. Знаете что?

      – Что, Софья? – с комом в горле спросил я.

      Она подошла ко мне, взяла мою руку в свои маленькие ладошки и, поглаживая, видимо, копируя интонации покойной мамы, сказала:

      – Когда плохо, нужно делать людям добро, много добра, и сразу станет легче. Вы попробуйте, вдруг и вам поможет. Я вот, – продолжила она, поглаживая мою руку, – когда мне плохо, спускаюсь на первый этаж к Ваське. Это у нас в доме семья живет, а у них самый младший сын – Васька. И несу ему конфету, или колбасу, или еще что-нибудь. Он, правда, никогда сам не ест, чуть откусит и маме несет. Так мне это всегда помогает.

      Мы разговаривали с Софьей, сидя в креслах возле камина. И вдруг в комнату внесся Яков Дмитриевич.

      – Софьюшка! Фух! У меня чуть сердце не остановилось. Пропала – и нет тебя нигде! Спасибо Велемире. Она сказала, что ты с Растиславом Викторовичем в каминной комнате разговариваешь.

      Он посмотрел на меня вопросительно.

      – Она