Мой друг Сибирцев. Виктор Вучетич

сказал Сибирцев, – пойдем, Алеша, своих искать. Помнишь, поди, где они размещаются?

      – Помню, – отозвался Сотников и пошел, рассекая грудью метущуюся толпу, осаждающую прибывший поезд.

      В маленькой комнатушке транспортной чека их уже ждали.

      Первым при их появлении поднялся со стула из глубины комнаты молодой и розовощекий – это было заметно даже при довольно тусклом свете керосиновой лампы – человек, одетый с явным щегольством. Новенький короткий полушубок, перетянутый скрипучими ремнями портупеи, низко, почти у самых колен, маузер в лакированной деревянной кобуре на каждом шагу похлопывает по ярко-алым галифе и надраенным до блеска сапогам. Увидев его, Сибирцев так и замер с открытым ртом.

      Все он мог предполагать, ко всему был готов. Легкая, едва заметная усмешка мелькнула на губах встречающего и тут же погасла, только глаза чуть сощурились. Он шагнул навстречу Сибирцеву и протянул ладонь.

      – Здравствуйте, товарищи, – голос был негромкий и чуть хрипловатый. – Рад встрече. Михеев.

      – Сибирцев, – тоже негромко, с неимоверным трудом сдерживая себя, сказал Сибирцев и с отчаянной силой сжал ладонь Михеева. Михеев только улыбнулся – силен. Сибирцев посторонился и кивнул назад: – Сотников.

      Дружелюбно улыбаясь, Михеев пожал руку Сотникова. Познакомились с остальными, присели на колченогие табуретки, и Сибирцев, чтобы скрыть волнение, полез в карман за табаком.

      – Ну что ж, – после паузы сказал Михеев, – транспорт подан, можно трогаться. Жилин, отвезите товарища Сотникова в гостиницу, покормите, устройте отдохнуть и ждите нас там. А мы, – он кивнул на Сибирцева, – будем у вас, как закончим дела. В ночь тронемся. Ночь для нас, – он снова обернулся к Сибирцеву, – сестра родная.

      Мужик довольно свирепого вида, с бородой, что росла, казалось, от самых глаз, скрипуче поднялся с табуретки и, махнув рукой, потопал к выходу, за ним остальные. Ушел, сославшись на дела, дежурный.

      Они одновременно вскочили и через миг сжимали друг друга в объятиях так, что кости затрещали. Прижавшись к щеке Михеева, Сибирцев ощутил слабый запах одеколона. Вот же, чертов Михеев! Гусар недорезанный!

      – Володька, – срывающимся голосом смог наконец сказать Сибирцев, – что ж ты, вражья душа, молчал? Хоть бы слово… Убить тебя мало.

      Михеев, обеими ладонями слегка отстранив голову Сибирцева, внимательно рассматривал его лицо, отмечая и темные круги под глазами, и резкую морщину над переносицей, и глубокий, полный затаенной печали, взгляд.

      – Стареем потихоньку, – он снова слегка усмехнулся.

      – Ну, ты-то как яблочко… Пусти, ну тебя к черту. Совсем, понимаешь, расстроил…

      Михеев захохотал:

      – Ну, Мишель! Расстроил, видите ли, его, сукина сына! Да я нарочно попросил ничего тебе не сообщать, думал, обрадую. А он – расстроился!

      – Ты давно здесь? – Сибирцев, рассыпая табак, смог наконец скрутить цигарку, жадно закурил, поперхнулся, отплевываясь