Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова. А. Солнцев-Засекин

с английскими значительно легче и чаще, чем с французскими, которых не без основания иногда упрекали в скопидомстве и торгашестве. И действительно, французский солдат, даже, если он благодаря посылкам с родины не нуждался в казенном пайке, редко отдавал его даром, а старался продать, устроить что-то вроде аукциона…

      Поэтому французов пленные солдаты не любили и часто говорили, что вот, дескать, лучше бы было, если бы союзниками были немцы. Но и немцев также недолюбливали, а только относились к ним с уважением, как к серьезному противнику. Я не могу судить сам, насколько правильны были солдатские наблюдения и выводы, но в немцах нашими солдатами больше всего ценилась «правильность» и «серьезность» и уважение к законности и порядку, хотя нашими солдатами и замечалось постоянно: «а мы так не можем».

      К австрийцам солдаты относились с чем-то вроде снисходительной и даже пренебрежительной жалости, и причиной этому были не только наши успехи на австрийском фронте, но и ясно понимаемое всеми в плену сознание подчиненного положения Австрии в войне, ее зависимости от Германии. Слишком ясны и показательны для военнопленных были многочисленные эпизоды, доказывавшие, что германский комендант в каком-нибудь австрийском городе значил гораздо более, чем местный австрийский губернатор.

      На англичан же русские пленные смотрели как на «господ», и каждый пленный англичанин казался русскому пленному солдату «барином».

      Что касается офицерской среды, то случаи наиболее энергичного отстаивания своего человеческого и воинского достоинства так же чаще всего встречались среди англичан и русских и всего реже, среди румынских пленных офицеров, если только мои наблюдения меня не обманывают и если мне не попадались случайно румынские офицеры, бывшие ниже обычного уровня.

      Но наиболее характерным все-таки представляется мне один факт, несомненный для меня не только по личным наблюдениям, но и по расспросу мнений сотен других пленных – если нигде не наблюдалось такой глубины падения, как среди русских пленных, то и нигде не было такой жертвенности, такой жажды подвига и, я бы сказал, таких «взлетов». Я употребляю это выражение не случайно, так как среди пленных были люди, которые иногда опускались нравственно, может быть, даже падали и затем как-то неожиданно снова подымались до необычайной духовной высоты.

      Мне казалось необходимым предпослать это краткое описание плена и условий жизни в плену описанию самого побега генерала Корнилова из плена, чтобы сделать яснее и понятнее обстановку самого побега, который иначе представлялся бы чем-то нереальным, совершавшимся в каких-то отвлеченных условиях.

      Для меня самого ясно, что эта первая часть моих воспоминаний должна существенно отличаться от второй и главной их части сравнительным недостатком фактических данных, так как если бы я ограничился приведением только тех фактов, свидетелем которых был лично я, то описание плена получилось бы неполным и односторонним;