Роза под снегом. Марина Кравцова

ускается на тебя, льнёт к тебе, целует в щёки, тут же тая от этой нежности. А если будешь сидеть и не двигаться, так и охватит всю, закроет собой и заберет – куда? Может быть, туда, откуда я и пришла?

      У меня есть осознание этого мира. Надо мной свисают заледеневшие ветви деревьев. Я понимаю, что сижу на чём-то твердом и холодном, и это, наверное, скамейка, а вокруг всё в оранжевом свете местных светильников – уличных фонарей. Всё это я как будто уже видела… или чувствовала…

      ***

      Он появился из неторопливого снегопада, словно мороз нарисовал его на тёмно-сером стекле, а потом выпустил в наступающую ночь. Стройный и лёгкий, с чуть вьющимися каштановыми волосами, припорошёнными белыми хлопьями… В его горбоносом худом лице с тонкими чертами мне виделась хрупкость и ломкость снежинок… Он остановился передо мной. И я сказала:

      – Здравствуй.

      Юноша молча смотрел на меня… Кажется, раньше я не встречала никого в такой одежде, но могу перечислить – утеплённая куртка, джинсы, длинный синий шарф… Странно… какова же всё-таки разница между «знаю» и «помню», да и есть ли она? А он смотрел, смотрел… и как будто узнавал…

      – Как тебя зовут?

      И вновь – «знаю» или «помню» я этот голос? Сейчас приглушённый, но я не сомневалась, что вообще-то он довольно приятный и звучный. Что это он спросил? Как меня зовут? И что ответить?

      Мы просто глядели друг на друга. Мы просто…

      – Не хочешь познакомиться? – кажется, он огорчился. – Но ведь ты… ты же есть на самом деле!

      Я по-прежнему молчала, не зная, что сказать, и юноша смущённо поправился:

      – То есть я удивлён, что на свете есть такая красота.

      – Ты можешь называть меня так, как тебе нравится, – наконец ответила я на его вопрос. И сильно удивила этим своего собеседника.

      – Что? – переспросил он.

      – Придумай мне имя.

      – Так ты и вправду…

      Он волновался. Очень волновался.

      – У тебя красивый голос, – сказала я.

      И снова пауза, заполненная мягким полётом снежинок – их падением длиною в маленькую жизнь, чуть слышным старческим ворчанием деревянной скамейки, ярким светом земных оранжевых звёзд, что называют здесь фонарями…

      – Можно тогда я буду звать тебя Ариной? – смущённо предложил юноша.

      – Можно. А ты?

      – А я Кирилл.

      – Кирилл…

      Я задумалась, на что похоже это имя.

      – На цветок? – произнесла я вслух.

      – Прости?

      Он не понял.

      – Твоё имя… Оно распустилось для меня бутоном среди снега, но каким же именно? В цветах я разбираюсь очень плохо. Я… видела… только белые… Но ты… нет. В тебе синь и бирюза. Кто же ты?

      Он присел рядом со мной, даже не стряхнув снег со скамейки. Теперь я видела его лицо очень близко… и глаза… большие, чуть раскосые…

      – Я просто человек.

      – Неправда.

      – Я художник, если тебе интересно. Арина… Значит, видела только белые цветы? Тогда ты – роза в снегу.

      – Снежные розы я знаю. Они прекрасны.

      – Как и ты. Безупречная. – Он был серьёзен и безуспешно пытался скрыть волнение. – Всё, что есть в тебе… Черты лица, движения… Снежинки сверкают в чёрных волосах. Таких, как ты, не бывает.

      – Но ведь я есть, – озадачилась я его словами. И Кирилл прошептал:

      – Надеюсь.

      ***

      А потом мы гуляли в частичке леса в черте города, который называется парком. Медленно шли по заснеженным дорожкам среди застывших, непривычно молчаливых деревьев, и вокруг больше не было никого… никого…

      – Что это? – за деревьями я увидела нечто, напоминающее крошечный домик.

      – Это беседка. Хочешь туда, Ариша?

      Я кивнула.

      Беседка оказалась деревянной, с резными украшениями и конусообразной крышей. Внутри – круглый стол, заметённый снегом, и скамейки с высокими спинками. Мы сели рядом.

      Я прислушалась к своим ощущениям.

      – Кирилл, тут кто-то есть…

      – И правда. – Заглянув под стол, Кирилл вытащил из-под него небольшого рыжего кота, который не мяукал, а только жмурился и мелко дрожал.

      – О… – я ощутила, как во мне рождается новое, ранее незнакомое чувство. Жалость? – Он дрожит, ему страшно?

      – Наверное. И холодно.

      – Холодно? – Я огорчилась. – Тогда я не смогу ему помочь.

      Кирилл улыбнулся, отряхнул кота от снега и сунул себе за пазуху. Я спросила:

      – Почему он здесь?

      – Бросили, наверное.

      – Как?

      – Выкинули в парке, а сами могли и уехать. Здесь много дач, куда хозяева приезжают только на выходные.

      Я возмутилась:

      – Это жестоко!

      – Да, – спокойно согласился