Победа для Ники. Александра Бузина

он, неловко согнувшись, с нескрываемым раздражением пережидал приступ народной любви.

      – Станислав Николаевич, скажите пару слов своим преданным поклонникам. – Ведущий спорхнул со сцены и беспардонно подпихнул Лазуревскому микрофон. – Все эти люди оказались здесь исключительно благодаря вам и вашему таланту!

      – Ну… э-э-э… – замычал классик, собираясь с мыслями. – Я, разумеется, рад приветствовать гостей…

      – Ника, скорее. – Выйдя из оцепенения, Дора снова схватила меня за руку и решительно потащила к сцене. – Мы должны с ним поговорить!

      Короткой сбивчивой речи Лазуревского как раз хватило на то, чтобы мы, бесцеремонно расталкивая зрителей, выбились в первый ряд. Оказавшись в метре от главного мужчины своей жизни, тетя дернулась вперед. Классик как раз спустился со сцены…

      – Стас! – перекрывая шум аплодисментов, срывающимся голосом окликнула Дора. – Сколько же лет прошло? Ну, здравствуй, наконец-то мы встретились!

      – Здравствуй… те. – Лазуревский натянул на утомленное лицо вежливую улыбку. – Рад вас видеть. Надеюсь, на фестивале вам понравится…

      – Фестиваль – дело десятое. Главное – я вижу тебя! После всех этих лет… что-то невероятное… – как из пулемета затрещала тетя, тщетно пытаясь скрыть волнение. – А я здесь – с племянницей, Никой, вот она!

      – Добрый вечер, – машинально кивнул мне писатель, и в его взоре мелькнуло подобие недоумения. Лазуревского явно смущали восторженные прыжки Доры, привлекавшие к нему еще больше нежеланного внимания. – Очень приятно.

      – Да какое «приятно», это же счастье, что мы увиделись! – продолжала суетливо кудахтать Дора. – Помнишь Пегасовую бухту? А стихотворные вечера? А наш праздник Владыки морского? Мы тогда еще сделали трезубец из лопаты, а бороду – из мочалки…

      – Что-то припоминаю, – натянуто кивнул Лазуревский. Кажется, он с трудом сохранял подобие вежливости и желал поскорее отделаться от назойливой Доры. – Простите, мне пора…

      Писатель коротко кивнул и повернулся по направлению к распахнутым дверям. Растерявшись, я не успела удержать Дору от стремительного прыжка в сторону классика. Миг – и она оказалась рядом с Лазуревским, панибратски схватив его за плечо.

      – Стас, подожди… Неужели я так изменилась? – Похоже, тетя начинала проникаться осознанием того, что бывший возлюбленный не желает с ней общаться. – Это же я, Дора! Вспомни: муза, янтарные кудри…

      – День Нептуна и трезубец из лопаты. Что там еще – борода из мочалки? – уже не скрывая раздражения, закивал Лазуревский. – Понятно. Позвольте пройти…

      В этот момент к писателю протиснулась дама в изумрудном. Властным жестом попросив собравшихся вокруг гостей отступить, она по-хозяйски сжала Лазуревского за предплечье наманикюренными коготками и повела его прочь. Через мгновение и след их простыл.

      Я повернулась к Доре. Та замерла, будто изваяние, а распахнутые глаза налились слезами.

      – Ничего не понимаю, – побелевшими