Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди. Карина Демина

обомлел, а потому и ответил:

      – И вам доброго дня.

      Ныне язва терзала Евстафия Елисеевича всю ночь, не позволивши ему и на минуту глаза сомкнуть. А оттого был познаньский воевода утомлен и раздражен.

      – А я вас жду. – Гавриил неловко сполз с кресла, которое ему представлялось чересчур уж большим. Нет, выглядело оно пресолидно, достойно кабинета воеводы, но вот было на удивление неудобным.

      Скрипело. И скрежетало. И норовило впиться в спину шляпками гвоздей, что было вовсе невозможно терпеть.

      – И зачем вы меня ждете? – Евстафий Елисеевич не скрывал раздражения.

      – Поговорить.

      Гавриил широко улыбнулся.

      Он читал, что улыбка располагает людей, вот только нонешним утром Евстафий Елисеевич не был склонен располагаться к людям в целом и к данному конкретному человеку в частности. Евстафий Елисеевич прижал ладонь к боку – язва опять плеснула огнем, отчего показалось, что сами внутренности поплавило, – и дал себе зарок ныне же заглянуть к медикусу.

      Тот давненько на воеводу поглядывал, намекая, что этак недолго на государевой службе и костьми лечь, и прочею требухою. Медикус при управлении служил серьезный, мрачного вида и черного же юмора человек, какового Евстафий Елисеевич втайне опасался.

      А вот, видать, придется на поклон идти…

      – И о чем же, – сквозь зубы произнес Евстафий Елисеевич, сгибаясь едва ли не пополам, – боль была ныне почти невыносимою, – вы хотели бы со мною поговорить?

      – О маниаках!

      Признаться, вид познаньского воеводы Гавриила встревожил.

      Нет, выглядел тот солидно, но вот… бледен, и неестественно так бледен, до синевы под глазами, до вен, что выпятились на висках. И сердце бьется быстро-быстро.

      Гавриил слышит его, ритм неровный, рваный, будто бы бежал Евстафий Елисеевич.

      А на висках его пот блестит крупными каплями, бисеринами даже.

      Дышит хрипло.

      – Вам дурно? – поинтересовался Гавриил, испытывая преогромное огорчение, поелику весьма рассчитывал, что к нынешним его аргументам, самому Гавриилу представлявшимся вескими, неоспоримыми даже, познаньский воевода отнесется с пониманием.

      И уделит делу приоритетную важность.

      Быть может, даже позволит самому Гавриилу помогать полиции. Скажем, во внештатные агенты возьмет-с.

      Или даже в штатные… эта мысль, появившаяся внезапно, показалась вдруг неимоверно привлекательной. Вот только…

      – Мне хорошо, – просипел Евстафий Елисеевич, сгибаясь, кляня себя за то, что прежде-то к язве относился несерьезно, полагая ее едва ли не блажью.

      – Да? – Гавриил потенциальному будущему начальнику не поверил. – А чего у вас тогда глаза такие?

      – К-какие?

      – Выпученные.

      – От удовольствия, – рявкнул Евстафий Елисеевич, теряя остатки терпения. – Тебя видеть рады!

      Он хотел добавить еще что-то, но пламя, пожиравшее внутренности, стало