Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди. Карина Демина

женщин, все-таки женщин, пусть бы и проглядывалось в них нечто этакое, смутно знакомое из Гавриилова прошлого и птичьего двора, он совершеннейше растерялся.

      – А вы, стало быть, специалист по волкодлакам… – Писательница встала.

      Она была невысокого росту, изящная, хрупкая даже, и мраморная статуя Болеслава Доброго подчеркивала эту неестественную хрупкость.

      – И на том основании вы полагаете себе возможным вмешиваться в чужой творческий процесс…

      Ему показалось, что еще немного, и в него метнут папкой.

      Почему-то Гавриилу подумалось, что сил у нее хватит. А если нет, то дамы помогут.

      – Извините. – Он окончательно смутился. В конце концов, и вправду, что он понимает в творческом-то процессе? – Я… пожалуй… пойду…

      Задерживать его не стали.

      И все же чудилось Гавриилу – следят. Наблюдают, что музы, что наяды, что сами книги, теснившиеся на полках, покрытые невесомым пологом пыли, от которой не спасали ни заклятия, ни уборщицы. Он выбрался из библиотеки и с превеликим наслаждением вдохнул свежий воздух. Теплый.

      Темна была червеньская ночь. Глазаста звездами, а вот луну схуднувшую на самый край неба откатила, прикрыла завесою облака.

      Сверчки стрекотали.

      Орали коты, не то из-за кошки, не то от избытка чувств. И Гавриилу вдруг тоже нестерпимо захотелось заорать или же, на худой конец, сделать что-нибудь невероятное, такое, что наставники его не одобрили бы.

      Впрочем, не одобряли они многое.

      – Признаться, удивлен, встретив вас тут. – Массивная дверь отворилась беззвучно, выпуская широкую полосу света, в которой вытянулась тень. Тень была уродливою, с узкими тонкими ногами и непомерно широкими плечами, и оттого Гавриил не сразу узнал ее, искаженную. – Не думал, что вы любитель подобной литературы…

      Пан Зусек вытащил из кармана кисет, а из кисета – анисовую карамельку, которую кинул в рот.

      – Хотите?

      От него пахло книгами и духами, но отнюдь не теми, которыми пользовалась дражайшая его супруга. И сие несоответствие неприятно удивило, как и сам факт присутствия пана Зусека в библиотеке.

      Следил?

      – Спасибо. – От карамельки Гавриил не отказался, потому как был голоден. Но сперва обнюхал ее старательно, пытаясь понять, есть ли в ней иные примеси. Конечно, на него мало что могло воздействие оказать, но все ж…

      – Пожалуйста.

      – Я тут… по своей надобности. – Карамелька была кисловатой, дешевой, но все же вкусной до невозможности. И Гавриил, сунув ее за щеку, зажмурился.

      Сладости он впервые попробовал в приюте, на Зимний день, когда явились попечительницы и каждому ученику, даже столь неприятному, как Гавриил – а он уже обжился достаточно, чтобы научиться видеть в глазах людей, его окружавших, брезгливость или отвращение, – вручили по пакетику леденцов и имбирному прянику.

      – А вы тут… – Гавриил потрогал конфету языком.

      – Из любопытства.