Весна незнаемая. Елизавета Дворецкая

заботник ты наш! – Ракита уперла руки в бока, живо настроившись спорить.

      – Надо идти! – подала голос Зарина. – Ведь сам князь велел.

      – Вот и я ему говорю! – добавил Смиряка. – Сходил бы уж, раз звали, ноги-то не отвалятся.

      – Да ну их всех к лешему! – отрезал Громобой. – Чего сразу я? Как бревна на стену таскать – я, где кого побили – я, где тын завалился – опять я, мимо шел, плечом задел! Что я, Святогор, что ли? Один за всех поворачиваться должен? Уж я им один раз говорил…

      – То-то и оно, что говорил! – вздохнула Ракита. – Один раз тебя звали добром, второй раз зовут, а в третий позовут уже не добром. Насидишься в яме! Не дразнить бы тебе волков. Пошел бы ты к князю, хоть узнал, чего хочет! Отец, а ты что молчишь? – напустилась Ракита на мужа, видя, что от Громобоя ей ответа не дождаться. Все семейство хорошо знало у него это замкнутое выражение лица и нарочито хмурый взгляд исподлобья, при которых упрямство его было крепче каменной горы. – Хоть бы он тебя послушал! Мать старая, глупая, что говорит, что пестом стучит – чего ее слушать! Наш сокол сам умный-разумный!

      – Да ладно тебе! – с досадой огрызнулся Громобой и бросил деревянную ложку на стол. – Ну чего я к нему пойду? Чего я там сделаю? Что я им, пастух достался? Нанимался коров краденых искать? Он мне скажет: иди на Костяника! А что с ним сделаешь-то? Видел я вчера этого Костяника, чтоб его перекорежило! Голова под облака, а шеи нету! На него не сила нужна, а умение! Его ни кулаком, ни мечом не возьмешь! Поди-ка с мечом против метели! Пусть бы князь сам шел, раз такой умный! Пустое дело!

      – Пустое! – поддержал Долгождан, старший из родных сыновей Вестима и Ракиты. Он и раньше был согласен с Громобоем, но молчал из уважения к матери. – Князю надо кого-то найти, чтобы народ успокоился, вот он и нашел. Вот вам, дескать, сын Перуна, с него и спрашивайте. А чтобы самому пойти Буеславов меч поискать, и в мыслях нет!

      – Так Вела же велела! – напомнил Смиряка. Он не мог забыть Веселины, ее странно изменившегося лица и сбивчиво-многозначительной речи. – Что, дескать, Громобой должен…

      – Мы у нее в долг не брали! – возмущенно отозвался Долгождан.

      – Так что скажешь, отец? – не отставала Ракита.

      Вестим тяжело вздохнул. Он не любил встревать в споры между женой и старшим сыном, которые по упрямству стоили друг друга, но если их спор заходил в тупик, что случалось почти всегда, решать приходилось ему. Обычно житейская правда была на стороне Ракиты, но Вестим хорошо помнил, как нашел новорожденного мальчика в стволе разбитого дуба. Трудно поверить, что этот вот парень, легко достающий до потолочных балок и в двери проходящий боком, и был тем самым младенцем, которого он нес из леса, завернув в свиту. Ракита не видела младенца в обугленном дупле, а Вестим видел, и остатки давнего потрясения, осознания, что перед ним – дитя самого бога, доверенное его воспитанию, всегда жили в его душе. Глядя в хмурое, упрямое лицо Громобоя, Вестим с трудом собирался с духом для возражений. «Кто ты такой, кузнец посадский, чтобы учить сына Перуна? – шептал голос