Костяной. Алексей Провоторов

Фемуру.

      Конь посмотрел на меня измученным взглядом и взял.

      И тогда, убедившись, что он съел яблоко, не выплюнул, проглотил, я вытер липкие руки о плащ и приблизился к лестнице.

      Где-то вдалеке мне снова послышался шум. Может, какой-то зверь бродил в чаще.

      Я потянул за веревку, скрытую в ветвях, и, наверное, где-то в недрах пещеры раздался неслышный мне звон.

      Камень расступился, и Хорнбори вышел ко мне, в серебряной шапке, в кожаном кузнечном переднике. Я знал, что за внешними каменными дверями есть и внутренние. Уж гномы умели основать неприступное логово. Мелкие, но рукастые недомерки. Я вот не могу соорудить ничего прочнее шалаша.

      Хорнбори спустился ко мне и крепко поздоровался за руку. Я вдохнул и выдохнул как можно тише, закусил губу и тут же отпустил. У меня еще был шанс сделать шаг назад, шанс сказать.

      Но Мерна. Только ради тебя, сестра. Только. Пусть меня считают не совсем человеком, пусть я совершал преступления и едва не был за них казнен, но это – только ради тебя.

      – Принимай товар, Хорнбори, – сказал я.

      Вот и все.

      О Мерна, я надеюсь, еще не поздно; надеюсь, я узнаю тебя, когда увижу. Я так стараюсь, Мерн, пусть мы с тобой похожи только глазами – мои рыжие, как ржавая пыль, твои оранжевые, как янтарь; но я поклялся защищать тебя, сестра, и не нарушу эту клятву.

      Гном принял Фемура, восхищенно оглядел его. Тот стоял смирный, глаза стали лиловыми, никакой огонь не бегал в них, искры не гуляли по шерсти, и сама она улеглась, не топорщилась.

      – Твоя красавица покрасит его в черный?

      – Заказчик не оговаривал. Погони не было?

      – Было много всякой мути, – сказал я, – но все осталось по ту сторону Гемоды.

      Я врал, конечно. Все, кроме зверя, которого, не ведая того, Хорнбори держал за уздечку.

      – А как там Грани?

      – Грани Кровожадный отнял, прости.

      Хорнбори только вздохнул.

      – Ладно. Славный был жеребец, надеюсь, он не мучился.

      – И я надеюсь, – сказал я ровным голосом, вспоминая дикий крик коня, гнавшийся за мной по чащобе.

      Гном отдал мне мешочек с золотом. Я взвесил его на ладони, тяжелый, холодный, какой-то весомо ненужный. Он не мог ничего искупить, и я прикусил свой лживый язык, чтобы не отказаться от награды.

      Но я лишь поблагодарил и попрощался, и мне оставалось лишь ждать, когда яблоко Бетони сделает свое дело. Ждать и вспоминать.

      – …Кто-то рыщет здесь, я чую, – сказала ведьма, подняв занавешенные кожей глаза к небу. – Кто-то пришел.

      – Это я, Бетони, – ответил я, выходя из-за сожженной молнией сосны. Да, я дождался удобного момента.

      – Снова ты, Альбин, – сказала она сыпучим и жестким голосом, будто два камня-песчаника потерли друг о друга. – Отвернись, я затяну шнуры.

      Я продолжал глядеть в упор.

      Она молча посмотрела на меня черно-серыми щелями невидящих глаз. Потом отвернулась сама, сгорбилась.

      Но я-то видел ее отражение в стекле окна.

      Она потянула за шнуры на висках, и кожа стала натягиваться