Отверженная жена дракона – 2. Кира Иствуд

выл под крестом

      Сердце зверя украли

      Силу его отобрали

      И думали глупые люди

      Быть зверю вечным рабом

      Громко те люди кричали

      Весело кости трещали

      Когда их заживо рвали

      Клыки зверя, ставшего злом

      (Песня Зверя. Народное творчество Аштарии)

      ***

      Клоинфарн

      Адель уходит в дамскую комнату, а я остаюсь в сверкающем зале Аштарии. Колонны подпирают золотой свод, свет режет глаза, вокруг мельтешат танцующие пары. От ярких платьев рябит в глазах.

      В груди ворочается мой зверь – рычит, раздувая ноздри и скаля острые драконьи зубы. Ни ему, ни мне не нравится здесь находиться.

      Этот дворец… эта страна… этот мир! Всё вызывает тошнотворную ненависть.

      Горло саднит, будто его снова стягивает цепь заклинания. Мерещится, что этот бал – моя собственная бездарная иллюзия. И если подниму руки, то упрусь ладонями в каменную крышку гроба.

      Одна лишь мысль об этом заставляет сжать кулаки.

      Я сам виноват в том, что случилось.

      Я был молод и глуп.

      Попался в ловушку, кинувшись следом за Эйдой.

      Сколько мне было? Чуть больше сорока… По меркам Эльвитариона – сопливая молодость.

      Меня заковали в цепи и засунули в каменный гроб. Гроб пронзили крестом и закопали глубоко под землёй. Сверху придавили магическим алтарём. Вокруг алтаря построили храм. Вокруг храма – дворец. Вокруг дворца разросся город, а вокруг города – появилась страна под названием Аштария.

      Вот она – кругом! Ширастова Аштария! Кролики и волки, хорьки и змеи. А ведь я собирался сжечь их дотла… но всё изменила Адель.

      Я не смог отказаться от шанса заполучить наречённую. И Николь идеально подошла, чтобы подарить её мне.

      – Желаете что-нибудь? – вежливо спрашивает слуга, отвлекая меня от мыслей. Очередной оборотень со слабым зверем, неужели инстинкт не подсказывает ему держаться подальше? Не удостоив слугу ответом, я перехватываю с подноса бокал. Ядов я не боюсь, магии в напитке нет, но по привычке взвешиваю риски.

      Впрочем, находиться здесь – уже изрядный риск.

      Для аштарийцев, конечно, не для меня.

      “Пахнет бруснично-сладким”, – отвлечённо думаю я, поднося бокал к губам и отпивая глоток… И не чувствую вкуса. Словно вода…

      Это привычно. За тысячу лет заточения я разучился различать оттенки еды. Мне всё равно, что жевать – утиную ножку или могильную землю.

      Но в последние дни оттенки вкуса стали проклёвываться в моменты, когда Адель была рядом. Она странно действовала на меня… Удивляла, раздражала, притягивала.

      И стоило ей уйти, я снова соскальзывал в ватную духоту.

      Музыка кажется мне разрозненным набором скрипа и визга. Танцующие пары – безликими тенями. Все они – не важны. Они – ничего не стоят.

      Смысл их существования лишь в том, чтобы она улыбалась. Но и этого они не смогли. Боль в её взгляде, когда она увидела мать, резанула кинжалом. Её отчуждённость ощущалась так, будто мне на голову надели пыльный мешок и крепко затянули на шее тесёмки. Только что она была со мной, моя… и вдруг ускользнула из рук. Стала чужой.

      Она хотела остаться здесь. Оставить меня.

      Страх когтями вцепился в душу.

      Воздух застрял в горле.

      Я едва не сграбастал Адель в охапку, чтобы забрать прямо сейчас. Испугался, что она попросит оставить её здесь… попросит так, что я не смогу отказать. И соглашусь с чем угодно, лишь бы она не смотрела на меня этим стеклянным взглядом.

      Оказалось, я ревную её не только к другим мужчинам.

      Но и к другому миру. К её семье.

      Хочу, чтобы она была только моей.

      Только для меня.

      Я понимаю, что это ненормально. Может быть, позже я с этим справлюсь. Главное, чтобы она не заметила моей жажды. Не поняла, что я бесповоротно и глубоко безумен. И что внутри меня идёт кровавая война, между ненавистью к ней и голодом по её теплу, между тем, что хочется и тем, что можно.

      Глава 1.2

      Адель…

      – Адель, – я произношу её имя вслух, катая на языке. Оно горчит, отравляет, туманит разум. Я ощущаю его горечь куда лучше, чем сладость этого вина.

      Нельзя было сближать с ней.

      Но я сблизился.

      Нельзя было привозить её сюда.

      Но я привёз.

      Нельзя было отпускать её.

      Но я отпустил.

      Несмотря на все мои щиты, она нашла лазейку. Пробралась под кожу. Взяла мою измученную душу в свои нежные руки и теперь держит так крепко, что я позабыл, зачем вообще начинал всё это. Зачем украл, зачем пугал, зачем запер. Теперь моя месть кажется бессмысленной.

      К чему это, если я потеряю её?

      Всё