Малюта Скуратов. Николай Гейнце

проиграть жизнь.

      – Шах и мат! – воскликнул царь. – Ну, Афоня, тебе что-то не везет со мной.

      – Помилуй, государь, я хотя и считаюсь лучшим игроком на Руси, но как ни бьюсь и не вдумываюсь в игру, никак не могу постигнуть твоих ходов. Кажется, вот совсем умно рассчитаешь, а потом и попадешься.

      Иоанн самодовольно улыбался, поглаживая рукой свою бороду, затем откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

      Вяземский сидел не шевелясь, чтобы не нарушить царственного молчания.

      – Да, Афоня, – ласково начал Иоанн, открывая глаза, – ты молвил сейчас, что не понимаешь моей игры, но едва ли вы все можете проникнуть в мои намерения и в государственных делах. Меня называют тираном, но есть ли в этом правда?..

      – Кто осмеливается, великий государь, говорить это. Разве только тот, кто не любит своей земли.

      – Истинно, истинно рек! – с одушевлением воскликнул царь. – Что было в нашем царстве в мое малолетство? Ведомо ведь и тебе, что оно запустело от края до края, а я лишь стараюсь искоренить тому причину.

      – Одно можно молвить, государь, что там, где рыскали прежде дикие звери и были безлюдные пустыни, теперь цветут села и города.

      – Я всегда следовал и до конца бренных дней моей трудной жизни буду держаться правила, что горе тому дому, где владычествует жена, горе царству, коим повелевают многие. Верных моих слуг я люблю, караю только изменников. Для всех я тружусь день и ночь, проливаю слезы и пот, видя зло, которое и хочу искоренить.

      Царь глубоко вздохнул, снова закрыл глаза и впал как бы в забытье.

      В его пламенном воображении стали проноситься одна за другой картины будущего величия России. Он видел сильное войско и могучие флоты, разъезжающие по всем морям под русским флагом и развозящие русские товары. Воображались ему приморские гавани, кишащие торговой деятельностью, русские люди, живущие в довольстве, даже в изобилии. Представлялись ему нелицеприятные судьи и суды, – везде общая безопасность и спокойствие.

      Очнувшись, царь взял стоявший около него посох и стал большими шагами ходить по комнате.

      В это время тихо отворилась дверь и в палату вошел стольник царя Борис Федорович Годунов.

      Это был красивый юноша, сильный брюнет, с умным лицом, на котором читались твердость, решимость и непреклонность воли, но теперь во всей его фигуре выражалась робость, почтительность и покорность перед царским величием.

      Иоанн, остановясь, бегло взглянул на Годунова и быстро спросил:

      – Что тебе, Борис?

      Тот, низко поклонившись и почтительно сложив на груди руки, сказал:

      – Преподобный игумен Чудова монастыря, архимандрит Левкий желает предстать пред светлые твои очи, государь!

      – Зови его!

      Стольник вышел, и вскоре в палату вошел Левкий, угодник и потворщик страстям Грозного.

      Он предстал с смиренным видом: глаза были опущены вниз и руки сложены крестообразно.

      Помолившися пред иконами, он подошел к царю и смиренно произнес:

      – Да благословит