Малюта Скуратов. Николай Гейнце

тогда уберечь ее?

      Эти неотступные вопросы все чаще и чаще стали появляться в голове старого князя.

      Что же касается до княжны, рано развившейся физически, но еще девочки по летам, то Бог весть, были ли заняты ее ум и сердце чем-либо иным, кроме нарядов да игр и забав со своими сенными девушками?

      Как угадать в девичьем сердце момент пробуждения нежного чувства? Легче подслушать, как трава растет летом в чистом поле, как звезды шепчутся между собой на небе зимнею ночью!

      Князь Никита выпил вместе с братом кубок душистого вина, троекратно облобызал свою племянницу в алые губы и сел, по приглашению князя Василия, в красный угол избы.

      Княжна Евпраксия удалилась со своими прислужницами.

      Многочисленные слуги князя Василия поставили между тем на стол всевозможные яства на серебряных блюдах, вина и меда в дорогих кувшинах, и братья стали трапезовать, так как был обеденный час, – перевалило за полдень.

      Благоразумная осторожность того времени заставляла не проронить при холопах лишнего слова.

      Разговор трапезовавших был односложен и вертелся на обыденных предметах: князь Никита не начинал своего рассказа о событиях в Александровской слободе, а брат его не задавал до защемления сердца интересующих его вопросов.

      Только по лицу своего брата видел он, что тот привез ему невеселые вести.

      Впрочем, многоглаголание за столом и не было в обычае того времени.

      Наконец трапеза окончилась, слуги убрали со стола и удалились.

      Братья остались одни.

      Княжна Евпраксия между тем вернулась к себе в верхние светлицы и была, по обыкновению, весела, смеялась и шутила с девушками.

      Она сидела на лавке, покрытой дорогим ковром, и перед ней, на маленьком, низеньком столике, стояла большая, вычурной «немецкой» работы шкатулка; крышка шкатулки, наполненной доверху драгоценностями, была открыта.

      Евпраксия занималась их примериванием.

      – Княжна, – сказала одна из девушек, – примерь еще вот эти запятья – они повиднее.

      – Будет с меня примерять, девушки, надоело! – капризно произнесла княжна и захлопнула крышку шкатулки.

      – Запевай-ка, Танюша, песню повеселее! – сказала княжна.

      Стоявшая около нее чернобровая, круглолицая и краснощекая девушка с вздернутым носиком на миловидном и здоровом личике лихо подбоченилась:

      Пантелей государь ходит по двору,

      Кузьмин гуляет по широкому,

      Кунья на нем шуба до земли,

      Соболья на нем шапка до верху,

      Божья на нем милость до веку.

      Сужена-то смотрит из-под пологу,

      Бояре-то смотрят из города,

      Боярышни-то смотрят из терема.

      Бояре-то молвят: чей-то господин?

      А сужена молвит: мой дорогой!

      Последние слова девушки подхватили хором. Песня сменялась песнею. Девичьи песни известны: все о суженом, о расплетении кос, о бабьем кокошнике.

      После песен разговор