Песня. Анна Валериевна Мирошниченко

лу казалось, малоинтересных конференций, куда ее, экскурсовода-стажера, отправили набираться знаний по предмету. Ехать в конференц-центр было далеко, но работу свою она любила, да и получать новые знания нравилось, потому, скрепя сердце, отправилась слушать велеречивых докладчиков, – и увидела среди них его, почти не изменившегося с тех самых веселых студенческих лет. Он жил в областном центре, был одним из руководителей местного архитектурного бюро и приехал сюда в поиске крупных заказчиков. Они поговорили в курилке, вечером посидели в кафе, обменялись интернет-позывными – чтобы, как она думала, вряд ли увидеться когда-нибудь еще. Она и представить себе не могла, что в следующий же вечер, вернувшись в свой областной центр, к семье, он будет искать – и найдет ее на просторах Сети, чтобы рассказывать и слушать до поздней ночи, а после, отправившись в свою жизнь, снова с нетерпением ждать «встречи», и не заметила, как эти «встречи» стали для нее чем-то большим, чем приятельский треп. Она утешала и утешалась, вдохновляла и вдохновлялась – а еще верила и надеялась, что такие люди, как она и Анатолий, обязательно должны быть вместе: не всякому в этой жизни удается встретить родственную душу, и встречи такие происходят далеко не каждый день. В то, что она и Толя – половинки одной души, отчего-то разбросанные по разным жизням, она верила безоговорочно, и ругала себя разве что за то, что в юности, по глупости, не смогла разглядеть этого человека, проявлявшего к ней интерес, но так и не дождавшегося взаимности. Юной первокурснице он казался едва ли не стариком – сейчас же эта общность обжигала каждый раз чем-то новым, неожиданным и таким родным для них двоих, будто и не было десятка лет, когда эти люди и думать не думали друг о друге.

      О себе она могла сказать точно: Толю не вспоминала. Но однажды, летней ночью после долгого суматошного дня, ей приснились строки песни: «Мы умели летать, но стали ходить по земле…» и дальше, «трам-пам-пам» – во сне слышала, а наяву забыла, но все же думала, что знает эти строки, но откуда – припомнить не могла. Однажды, после пары часов в чате, отправила эту строчку Толе: вертится в голове, не пойму откуда, может, ты знаешь? «И правда, знаю, – удивился он. – Стишок такой написал когда-то, правда, полностью и не помню уже. Наверное, читал тебе еще в институте. С ума сойти… Где ты там песню увидела? Там даже рифмы нет, совершенно дилетантские стихи…» Она ясно видела его улыбку сквозь поставленный в чате смайлик – чуть усталую, быть может, со вздохом и непременным откидыванием назад непослушной челки. «Ну как же, послушай…» – она включала звук, пыталась напеть, вернее, начитать речитативом – он поверил: «Точно!» и бросил ссылку на другую песню – ту, которую они слушали в юной безбашенной компании, попивая дешевое вино в сквере с заросшим прудом. «Жду пришествия чуда…» – она могла перевести эти слова так, но по-русски они не ложились на музыку, которая тогда казалась ей загадочной, неземной – еще бы, мы ждем того, что будет завтра, но никто ведь не знает, что именно должно произойти. А сегодня в ней слышались нотки предопределенности, невозможности ничего сделать – и тем не менее, принятие своего жребия, потому что нельзя, невозможно, немыслимо отказаться от него, от этого ожидания, бросить все и начать жить как все, зарабатывая зарплату, обустраивая быт, делая что должно без лишних мыслей – и ожидая разве отпуска да повышения по службе. «Waiting for the miracle to come»1*, – этот глубокий с хрипотцою голос, как и тогда, прохладным вечером после дешевого горячащего портвейна, будоражил чувства – и отчего-то связывался не с образом певца, а с его образом, хотя сам он и не пел никогда, и даже сейчас, дожив до первой седины, говорил срывающимся тихим тенорком, а вовсе не бархатным баритоном, который так любят женщины.

      Она бы всю ночь так сидела перед экраном, с чаем в чашке вместо портвейна, и слушала, слушала вместе с ним, и почти не говорила – зачем, лучше молча, вот так, пусть и на гораздо большем расстоянии, чем тогда, стать вдруг одним целым, дышать в одно дыханье, в такт любимым словам – мысленно, чуть шевеля губами, обмениваясь лишь редкими фразами вроде «А ты – тоже слышишь это?» – «Да, точно… Там так». Пара таких ночей были для нее нежданным праздником, и она ждала, что этот праздник повторится. Но сегодня после пары фраз о том, как дела и что нового, он, извинившись, попрощался: жена со старшей дочерью осталась ночевать у родителей, нужно было уложить спать младшую, завтра – на работу… Конечно, она знала, что у него семья, конечно, ей хотелось быть на месте его жены Валентины – он называл ее именно так, полным именем, чему она немного удивлялась: это казалось ей одним из доказательств того, что семья у него – совместное предприятие по ведению быта и воспитанию детей, не более. Она сама вряд ли бы называла так близкого человека, и думала, что близкий ей человек тоже думает так же.

      «Блин, подруга, ты меня удивляешь», – она продолжала по третьему кругу слушать «их» песню, когда в чате появилась ее бывшая сокурсница, а теперь коллега Алина, или, как ее чаще называли, Алинка. – За тридцатник уже, а все веришь в любовь по переписке. Юность вспомнили, песенку, которая обоим нравится! Смешно! В наши годы пора жизнь устраивать, о детях думать. Пойми, пока ты зависаешь в виртуальных отношениях, твое время уходит. Уходит!» Настя не соглашалась: почему уходит? Ведь по мнению тех же психологов, любые отношения, реальные

1

*      Песня Леонарда Коэна.