Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!. Андрей Булычев

добьёшь гада?

      – Так точно, ваше благородие! – рявкнул сержант, выхватывая тесак. – Да я его прямо здесь на лапшу постругаю!

      Трое егерей повисли на нём, пытаясь изо всех сил удержать.

      – И правда ведь постругает! – проговорил Осокин. – Вы его человека, вы его лучшего друга тут только что убили! И верно, чего с тобой возиться, отдать этому егерю – и дело с концом!

      – No! You can't kill me![6] No! – прокричал лежащий и, судорожно семеня ногами, попытался отползти. А Аникеев и правда уже рвался к нему изо всех сил. Сейчас он играл свою роль совершенно бессознательно, жаждая мести и крови врага.

      На помощь подбежали ещё два егеря, и теперь они впятером удерживали разъярённого сержанта.

      – По-русски говори! По-русски! Не понимаю я тебя! Ну-у! – рявкнул Осокин, наклонившись над пленным.

      – Меня не убить! Нельзя убить! – прокричал тот. – Я Джон Вилсон, я есть подданный британский империй. Я находится под защита короля Георг III. Вас всех наказать, вас всех повесить за меня!

      – Ну ты, сволочь британская! – процедил сквозь зубы капитан-поручик. – Это хорошо, что по-нашему понимаешь. А теперь слушай меня внимательно! Мы взяли тебя с оружием в руках, Джон Вилсон! Ты стрелял в солдат Российской империи, желая им смерти. Мы с твоей страной сейчас не воюем, и поверь мне, она с превеликим удовольствием от тебя откажется, сославшись на то, что ты действовал тут, на нашей земле, по своей личной прихоти. Скажу тебе даже больше. Тебя свои же, Джон, зарежут и потом выкинут за борт судна как неудачника, провалившего дело, и как ненужного свидетеля. А твой хозяин будет только рад, если узнает, что мы тебя сами вздёрнули на суку во-он того дерева, – Осокин кивнул на росшую неподалёку раскидистую иву. – Зачем ему неприятности по дипломатической линии? Зачем ему такая обуза, как ты?! Так что ты труп, Джон Вилсон. Будешь упорствовать сейчас, отдам ему, – кивнул он на Аникеева, – или я сам тебя вздёрну. Начнёшь хитрить позже, отдадим твоим, и тогда они тебя сами же прикончат. Понял меня или нет, Джон Вилсон?! – прокричал он, глядя пристально в глаза британцу.

      – Yes, – судорожно вздохнув, прошептал тот.

      – Не слышу! По-русски говори! – рявкнул Осокин.

      – Да, я понять, я понять вас, сэр, – закивал тот. – Только вы не убивать, вы обещать, что я остаться жить…

      – Это как ты себя вести будешь, – уже спокойным голосом проговорил русский офицер. – Аникеева уберите подальше, в реку его, что ли, макните, – приказал он егерям. – Пленного раненого перевязать, я с ним чуть позже тоже потолкую. И этому пока руки развяжите, – кивнул он на британца. – У меня с ним сейчас долгий разговор с глазу на глаз будет.

      – Пять, шесть, семь… – взобравшись на кучерские козлы, считал пробоины в крыше кареты адъютант Потёмкина. – Девять дырок, ваша светлость!

      Стоящий подле открытой двери рейс-эфенди Абдулла, прищурившись и словно бы вслушиваясь в себя, смотрел, как пучки света пересекают всё внутреннее тёмное пространство кареты. Пух от разорванных пулями подушек высыпался

6

Нет! Меня нельзя убивать! – англ.