Конец «Золотой лилии». Валентин Пронин

«Жигулей».

      – Что с тобой, Сева? Тебя избили?

      Всеволод Васильевич заковылял по двору, бормоча проклятия. Женщина почистила его плащ какой-то лохматой тряпкой. Они сели в машину.

      – Мы можем ехать? – спросила водитель «Жигулей» охранника.

      – Приказано: пусть убираются, но без синтезатора. Она закончит утром. И не суйтесь в ментуру, это бесполезно. Только вам же будет хуже.

      – Жену твою не… травмируют? – Женщина, вздохнув, подала Слепакову чистый платок вытереть губы.

      – У меня нет автомата Калашникова, – хрипло сказал Слепаков, – к сожалению.

      Бронированные ворота их выпустили. У выезда из дачного поселка томился тот же большой широкий мужик в старой дуб ленке и в шапке с ушами.

      – Ну, как? Поплясали у Любки-то? – скучным замерзшим голосом поинтересовался мужик. – Другие что-то не торопятся. Вы быстро.

      – Да пошли они, мрази, клопоедки, паскудницы!.. – ожесточенно посвистывая из-за выбитого зуба, высказался Всеволод Васильевич. – Гадюшник поганый…

      – Это верно, – оживился мужик, стороживший поселок. – Сволочи! Кошелки бессовестные!

      После чего Слепаков и широкий мужик проявили разнообразие в матерном лексиконе.

      – Ну, хватит, – сердито сказала женщина за рулем.

      Вскоре «Жигули» катили по Каширскому шоссе, набирая скорость.

      – Что ты задумал, Сева? – спросила женщина с тревогой.

      – То, что задумал, уже не отменишь, надо заканчивать, – сказал Слепаков твердо, сделал страшное лицо и посвистел прорехой в зубах. – Ты понимаешь, Нина, тут банда. Я все раскусил. Для чего старуха накачала против меня Хлупина? А вот…

      – Кто этот Хлупин?

      – Сосед с нижнего этажа. Живет… точнее, жил прямо под нами. Я его сегодня убил в полпервого ночи.

      – Боже, что ты говоришь, Сева?!

      – Я правду тебе говорю. Хлупин договорился с бандитом. Хотел отнять пенсию.

      – Чью пенсию отнять? Ничего не понимаю.

      – Мою пенсию. Хлупин ждал другого результата. Бандит должен был отнимать, а я бы стал сопротивляться… Рассчитывалось, что он меня искалечит или отправит на тот свет. Однако Хлупин и его наемник… Обанкротились, – Слепаков выбрал слово поторжественней для общего впечатления, производимого на давнюю, видимо, знакомую, которую он назвал Ниной. – В результате я убил бандита, а не он меня. И пенсия осталась цела, – добавил Слепаков, думая, что согласился бы потерять хоть десять пенсий, лишь бы это происшествие осталось в проекте Хлупина и не осуществилось. А Зина? Значит, тогда события разворачивались бы в прежнем порядке? Его жена раза два в месяц (дни консультирования) спускалась бы на одиннадцатый этаж, и позорная связь ее с Хлупиным продолжалась? А эта пакостная «Золотая лилия»? И сюда Зина ездила бы время от времени, пополам с аргентинским салоном? И это длилось бы… сколько? А он ходил бы по-прежнему гулять по строгинской пойме и читал оппозиционную газету? Нет, не бывать такому! И Слепаков вспомнил один из давних лозунгов,