Зеркало для тела осени. Адонис

что не звенят,

      Михьяр – то, что пишут на лицах,

      песня, что тихо нас посещает

      на ссыльных белых дорогах,

      Михьяр – набат, что бродит

      по этой земле галилейской.

      Другой голос

      Он истратил нити вещей, и погасла

      звезда его чувств, он не оступится,

      пока шаг его не окаменеет

      и щеки не выскоблит скука —

      он медленно собрал свои члены,

      собрал их, чтобы жить, и распался.

      Его глаза родились

      В безумной кружащейся скале

      они ищут Сизифа —

      его глаза родились,

      его глаза родились

      в глазах растерянных пожарных

      и спрашивали об Ариадне,

      его глаза родились

      в пути, пролившемся словно кровь

      из тела этого места,

      в мире, облаченном в лицо смерти:

      ни язык не минует его, ни голос —

      его глаза родились.

      Покрывало песен

      Во имя своей истории на родине тины

      его рот, когда голоден, пожирает

      и умирает, а ты не знаешь, как умирают вёсны

      за этим длинным покрывалом

      из песен.

      Вот зерно его поверенного,

      насельника долин жизни.

      Медина

1

      Встреть его, Медина,

      иглами или встреть камнями

      и сложи свои руки

      в арку, чтобы укрыться под ней,

      минуя могилу, коронуй его виски

      клеймом или углем —

      да возгорится Михьяр.

2

      Больше реки́ и оливы,

      и ве́тра, что здесь или там,

      больше ле́са и о́строва,

      больше тучи,

      что идет за ним тихим путем,

      и перед сном читает его книгу.

      Колокол

      Клонится пальма,

      клонится день и небо —

      он грядет, такой же как мы,

      совсем не похожий на небо,

      что во имя его приподняло

      свою дождливую крышу,

      и оно гудит словно лицо,

      зеленым колоколом

      возвышаясь над нами.

      В ее ладонях

      Простерся его покой

      к родине мертвых, к немым улицам,

      и когда смерть прилипла к его глазам,

      он оделся в кожу земли и вещей

      и теперь спит в ее ладонях.

      В его глазах

      Он достает из глаз

      жемчужину; из дней и ветров —

      искру; из своих ладоней,

      из дождливых островов —

      гору, и творит утро.

      Я его знаю: в его глазах —

      пророчество морей,

      он назвал меня историей и поэзией,

      омывающими это место,

      я знаю его – он назвал меня потопом.

      Иные

      Он знал иных,

      он бросил скалой в них и вернулся

      с лучшею частью дня,

      и зубами, что уже чуют зародыш,

      его лицо нависает над далекими склонами,

      он сгибается над ними и светит;

      но если он встретит только себя, то уйдет,

      но если он никого не увидит, то вернется

      с