Антоновские яблоки. Жизнь Арсеньева. Иван Бунин

в своих-то местах его уж не брали. Но не прошло и месяца, как осточертела ему русановская экономия хуже горькой редьки.

      – Ой, малый! – сказал раз приказчик. – Наскрозь тебя вижу: придираешься ты лыжи наладить. Забираете, сукины дети, денежки вперед да и норовите в кусты.

      – Это, может, бродяга какой так-то норовит, а не мы, – отрезал Серый.

      Но приказчик намека не понял. И пришлось действовать решительнее. Заставили раз Серого навозить к вечеру хоботья для скотины. Он поехал на гумно и стал навивать воз соломы. Подошел приказчик:

      – Разве я тебе не русским языком сказал – хоботье накладать?

      – Не время его накладать, – твердо ответил Серый.

      – Это почему?

      – Путные хозяева хоботье в обед дают, а не на ночь.

      – Да ты-то что за учитель такой?

      – Не люблю морить скотину. Вот и учитель весь.

      – А везешь солому?

      – На все время надо знать!

      – Сию же минуту брось накладывать!

      Серый побледнел.

      – Нет, дела я не брошу. Дела мне нельзя бросать.

      – Дай сюда вилы, собака, и отойди от греха.

      – Я не собака, а хрещеный человек. Вот отвезу – и отойду. И совсем уйду.

      – Ну, брат, навряд! Уйдешь, да вскорости и назад, в волость припрешь.

      Серый соскочил с воза, бросил вилы в солому:

      – Это я-то припру?

      – Ты-то!

      – Ой, малый, не припри ты! Авось и за тобой знаем. Тоже, брат, не похвалит хозяин…

      Толстые щеки приказчика налились сизой кровью, белки выпучились.

      – A-а! Вот как! Не похвалит? Говори же, когда такое дело, – за что?

      – Мне нечего говорить, – пробормотал Серый, чувствуя, что у него сразу отяжелели ноги от страха.

      – Нет, брат, брешешь – скажешь!

      – А куда мукá девалась? – внезапно крикнул Серый.

      – Мука?.. Какая такая мука? Какая?

      – Сляпая. С мельницы…

      Приказчик мертвой хваткой сгреб Серого за ворот, за душу – и на мгновение оба замерли.

      – Ты что же это – за пельки хватать? – спросил Серый спокойно. – Задушить хочешь?

      И вдруг яростно завизжал:

      – Ну, бей, бей, пока сердце кипит!

      И, рванувшись, вырвался и схватил вилы.

      – Ребята! – заорал приказчик, хотя кругом никого не было. – За старостой! Прислушайте: он меня заколоть хотел, сукин сын!

      – Не суйся, нос сшибешь, – сказал Серый, держа вилы наперевес. – Авось не прежнее вам времечко!

      Но тут приказчик размахнулся – и Серый торчмя головой полетел в солому…

      Все лето Серый сидел опять дома, поджидая милостей от Думы. Всю осень шатался от двора к двору, надеясь пристроиться к кому-нибудь, едущему на клевера… Загорелся однажды новый омет на краю деревни. Серый первый явился на пожар и орал до сипоты, опалил ресницы, промок до нитки, распоряжаясь водовозами, теми, что кидались с вилами в огромное розово-золотое пламя, растаскивали во все стороны