Антоновские яблоки. Жизнь Арсеньева. Иван Бунин

вы думаете? – спросила она раз, не оборачиваясь.

      – О ваших ботинках, – сказал я. – О том, что они не на французских каблуках. Не верю женщинам на французских каблуках.

      – А мне верите?

      – Верю…

      Но вот просека кончилась, мы очутились на солнце, на открытом зеленом бугре, и она остановилась и обернулась.

      – Какой вы милый! – сказала она. – Идет себе и молчит… У меня неожиданный прилив нежности к вам.

      Я ответил сдержанно:

      – Спасибо. Это в горе бывает.

      Она широко раскрыла глаза:

      – В горе? В каком горе?

      – Но ведь я знаю, что вы кого-то напрасно ждали. Знаю и то, что сейчас вы предложите мне догонять вас.

      – Угадали. Хотите?

      Я подошел к ней и, взяв за руки, слегка притянул к себе. Она отклонилась.

      – Нет, – пробормотала она. – Нет… Ради Бога…

      И, помолчав, ловким движением выдернула руки, подхватила юбки и побежала с бугра в разлужье.

      Направо и налево были овраги, заросшие лесом, впереди – широкая лощина, покрытая рядами скошенного сена, почти вся в тени. Сбежав в разлужье, она остановилась на границе этой тени, в блеске низкого солнца. Но, подпустив меня на шаг, прыгнула через канаву и пустилась по лощине. Я прыгнул за нею – и вдруг с неба посыпался легкий, быстрый, сухой шорох, а на взгорье налево пала легкая, чуть дымящаяся радуга.

      – Дождь! – звонко крикнула она и еще быстрее побежала по сверкавшему под ливнем лугу.

      Половина его, еще озаренная солнцем, дрожала и сияла в стеклянной, переливающейся золотом сети, – редкий крупный дождь сыпался торопливо и шумно. Видно было, как длинными иглами неслись с веселого голубого неба, из высокой дымчатой тучки, капли… Потом они замелькали реже, радуга на взгорье стала меркнуть – и шорох сразу замер.

      Добежав до стога, она упала в него и засмеялась. Грудь ее дышала порывисто, в волосах мерцали капельки.

      – Попробуйте, как бьется сердце, – сказала она, взяв мою руку.

      Я обнял ее, наклонился к ее полуоткрытым губам. Она не сопротивлялась.

      Потом тихо отстранила меня и отвернула от меня зардевшееся лицо. Она перекусывала сухой стебелек и блестящими глазами рассеянно смотрела вдаль.

      – Это первый и последний раз, – сказала она. – Хорошо?

      – Хорошо, – ответил я.

      Она пристально посмотрела на меня.

      – А вы хоть немножко любите меня? Мне так хорошо с вами, я так счастлива! И не ревнуете меня ни к кому… То, что я ждала кого-то, право, не имеет ни малейшего отношения к нам… Ну да, он уже и официально мой жених, и скоро я стану графиней Эль-Маммуна… Почему? Не знаю… Просто потому, что я его боюсь…

      Она протянула мне руки с намерением подняться. Я поцеловал сперва одну, потом другую.

      – А теперь пойдем, – сказала она.

      – Куда?

      – Еще немного по лугу…

      Я поднял ее – и она мельком, застенчиво улыбнулась.