Последний остров. Василий Тишков

– беда случилась. На волглой земле лежал, недвижно раскинувшись, убитый олененок, а над ним знакомый угрюмый бородач Яков Макарович Сыромятин стоял, опершись в задумчивости на двуствольное ружье, не слыша ни сорочьей трескотни, ни шагов мальчишки. «Дела, – усмехнулся тот, – ни меня, ни сороки не чует. Совсем плохой стал дед Яков».

      Старик, заметив вынырнувшего из кустов мальчишку, сначала оробел, как бы очнувшись ото сна под сильным окриком, потом деревянно улыбнулся, узнавая соседа, и тихо промолвил:

      – Вот и со мною оказия приключилась… Чего делать-то будем?

      Мальчишка подошел ближе, склонился над олененком. В остановившихся глазах лесного жителя матово отражались березы и клочок неба.

      – Ты, што ли, его?

      – Я… – устало признался Яков Макарович и вынул из ножен широкий охотничий нож. – Освежевать бы надо, дело-то к вечеру… Раз пришел, помогай.

      – В сельсовет пойдем, к председателю Солдаткиной.

      – Посадит меня Танька. Запрещено ведь оленей бить. Самый наистрожайший запрет на олених и оленят…

      – Так и надо посадить тебя, Яков Макарович, – обронил мальчишка не зло, а с большой обидой. – За такие дела по головке не гладят… – Он поправил на плече берданку и зашагал прочь с поляны.

      – Куда ж ты, Михалко? Вдвоем бы сподручней…

      Мишка остановился, насупил белесые выгоревшие брови и обернулся к старику.

      – Вдвоем? Чего вдвоем-то? Живодерничать? А чему ты учил меня, Яков Макарович, когда я принимал твое лесное хозяйство? Или зима у тебя память отморозила?

      – Говорю, оплошал. Совсем ошалел седни. Лиходеи завелися у нас, Михалко, и в деревне, и в лесу. Утром следы чужие на мельнице обнаружились, кто-то замком интересовался. А тут через дорогу у Чаешного наткнулся на остатки оленихи… На хищников не похоже. Хищник бы в первую голову олененка отбил. Так что посматривай.

      – Я-то смотрю. А вижу тебя. Ты лиходеем стал, Яков Макарович.

      Старик удивленно глянул на Мишку, недоверчиво улыбнулся:

      – Ты это всурьез? Соображаешь, чего мелешь-то?

      – Зачем тогда в лес с ружьем пошел?

      – Эко диво! Всю жизнь с ним хожу. Хотел на Чаешном уток… а там… Ну и не до охоты. Лиходеев искать надо.

      – Найду, будь спокоен. И про тебя Татьяне Солдаткиной доложу. Она быстро на тебя управу найдет.

      – Я вот сейчас уши тебе надеру, чтобы ты знал, как со старшими говорить.

      – Не надерешь. Ты теперь не старший, а просто старик. А старший здесь я. Понял?

      – Тьфу! – Яков Макарович от бессилия перед этим настырным мальчишкой только развел руками. Это что же получается? Яйца курицу учить начали. И кто? Михалко! Его бывший помощничек и надежда. Да еще страху нагоняет на старика. Со смеху помереть можно. Однако сам Яков тут кругом виноват, и пусть строжится Михалко, пусть обучается на Макарыче власть свою показывать, это ему сейчас по штату полагается – несговорчивым быть, неподкупным, не глядя на дружбу и прочее кумовство.