Как я перестал быть Достоевским. Татьяна Алексеевна Карпеева

ли уши заткнуть, не поможет. И я его слышал, конечно. Как грохот волн во время шторма. Но смысл слов до меня не доходил, только шум. Я не мог оторвать глаз от новенькой. С моего места в среднем ряду я видел ее тонкий профиль и рыжие кудряшки, кое-где прижатые заколками. Она выложила на парту ручку и тетрадь, но продолжала копаться в рюкзачке, пытаясь там что-то найти.

      – К доске пойдёт… Голос Маргариты Валерьевны замер, но это меня не насторожило. Я продолжал незаметно, как мне казалось, разглядывать новенькую.

      – Дорохин! Дорохин Федор, ты спишь, что ли?

      Я не услышал даже свою фамилию и имя. Со всех сторон послышались смешки и громкий шёпот:

      – Федька! Достоевский! Тебя к доске!

      Причём здесь Достоевский? Притом, что книголюб Костя Неверов, известный тем, что к шестнадцати годам умудрился прочитать почти все произведения русских классиков, случайно выяснил, что мое отчество Михайлович. Так я и обзавелся кликухой «Достоевский». Ну или просто Писатель. Хотя какой из меня писатель? Я математику больше люблю.

      Меня назвали в честь деда, профессора математики Федора Степановича Дорохина. Папа у меня Михаил Федорович, вот я и получился Федором Михайловичем.

      На шепот и смешки с упоминанием Достоевского я тоже не среагировал. И только после мощного тычка в спину от сидящего сзади жирдяя Егора Плетнева я оказался у доски.

      – Дорохин, наконец-то проснулся. Что, в танчики допоздна играл? – это у Маргоши шутки такие. – Поведай классу тему вчерашнего урока. А заодно проверим, как ты сделал задание.

      Меня ночью разбуди, любое уравнение решу. Папа говорит, в деда пошел. А Кирилл, мой младший брат, силен в шахматах. Он гордость школы, во всех турнирах побеждает.

      Вчерашнюю тему, как и все прошлые и даже будущие, я хорошо знал. И, наконец-то включившись, рассказал про преобразование тригонометрических функций, приведя несколько простых, но изящных примеров.

      – Молодец, Дорохин! – похвалила королева Марго. – Ты верен себе. Только не считай ворон, когда тебя к доске вызывают. А то я заволновалась. Раньше за тобой такого не водилось.

      – Простите, Маргарита Валерьевна. Задумался.

      Маргоша отпустила меня с миром, и я добрых три минуты не смотрел в сторону соседнего ряда. А потом поймал себя на том, что опять разглядываю новенькую. Не замечая, что с соседней парты за мной внимательно наблюдает Оля Смирнова.

      ***

      На каждом уроке мои мысли не переставали вертеться вокруг Кристины. Как она впишется в наш класс? Вообще-то десятый «А» у нас хороший, дружный. Не сказать, что мы один за всех и все за одного, но атмосфера нормальная. Почти полкласса с детского сада друг друга знает, потому что живем мы по соседству со школой. Но и новеньких не обижаем, они же с разных концов Москвы к нам едут. Школа ведь не простая, а физико-математическая, ступенька в студенческий мир МГУ, как любит повторять королева Марго.

      С Олей Смирновой мы друзья, как говорится, с песочницы. Я даже не могу сказать, красивая она или нет. Друзей не за красоту выбирают. Ребята, впрочем, западают на нее регулярно. Но как западают, так и отлетают. По ее строгому мнению, любовь должна быть одной-единственной и сразу на всю жизнь.

      – Ну как тебе новенькая? – спросил я у Оли. Мы дошли от школы до дома и остановились у ее подъезда.

      – Не знаю, – ковыряя носком кроссовка дырку в асфальте и не глядя на меня, ответила Оля. – Странная какая-то… Давай потом поговорим. Мне до изостудии надо еще квартиру пропылесосить и Боника выгулять. Пока, писатель!

      Любочка

      С предками мне и Кирюхе повезло. У нас договор – мы их не грузим проблемами, а они не воспитывают нас по поводу и без повода. Мы чуть ли не с пеленок знаем, что работа у них ответственная и нервная, поэтому мелкие школьные неприятности лучше устранять самим. А еще лучше в них вообще не влипать. Однако не всё так категорично. Обращаться за помощью к старшим можно и нужно. Но только в самых исключительных случаях. А их, как правило, не бывает.

      Пару лет назад я было решил, что наступил тот самый исключительный случай. Мне очень нравилась девочка Люба из класса «Б». Хохотушка невысокого роста с курносым носиком и светлыми косичками. Она танцевала в детском ансамбле имени Локтева, и была неизменной участницей школьных концертов. Люба не возражала, если бы я провожал ее до дома и нес ее рюкзачок.

      Первая попытка, можно сказать, удалась. Была весна. Любочка, чтобы не замочить красивые сапожки, старательно обходила лужи, в которых отражалось высокое небо с редкими облаками. Когда мы проходили мимо киоска с мороженым, она спросила:

      – Ты какое любишь? Я сахарный рожок с шоколадом и орешками.

      – А я фруктовый лёд. Завтра я куплю тебе мороженое. Обещаю!

      В тот день, как назло, я был не при деньгах. Глупо проспорил Плетневу последние деньги. И чего связался? Плетневу, конечно, виднее, какое стихотворение написал Блок, а какое Лермонтов. Вот сто рублей и уплыли. Но завтра деньги будут, распотрошу копилку.

      Наступило завтра, и всё пошло наперекосяк. Когда