Царь и схимник. Александр Холин

Струменский, повернувшись лицом к стене и свесив руки до полу. Государь сразу признал его по плешивой голове.

      Видя, что император обратил внимание именно на этого больного, кто-то тут же подсказал:

      – Это беглец из Семеновского полка. Наказан сегодня утром, но плох. Просил прислать священника для исповеди. Возможно, не протянет и месяца.

      – А, – кивнул государь, будто одобряя полученное солдатом наказание, и прошел дальше.

      Вернувшись во дворец, Александр сказался нездоровым, опять закрылся у себя в кабинете и долго не показывался. Потом, ближе к ужину, послал за Федором Кузьмичом. Тот не замедлил явиться, хотя недоумевал, к чему понадобился государю в неурочное время.

      Войдя в кабинет, Федор Кузьмич увидел царя за письменным столом, тут же на столе лежала стопка уже исписанной бумаги.

      – Проходи, Федор Кузьмич, садись, – кивнул император на кресло. – Ты знаешь, сегодня утром барон Дибич опять докладывал мне о заговоре во Второй армии, заодно напомнив, что об этом уже сообщал граф Вирт, а также, что имеются донесения унтер-офицера Шервуда.

      – Этот заговор вовсе не секрет, Ваше Величество, – хмыкнул Федор Кузьмич. – Давно пора бы призвать шельмецов к ответу, а дворян, слушающих великоречие масонов, сослать на вечное поселение в сибирские остроги, как делал ваш батюшка. Очень жаль, что после его кончины вы вернули многих из тех, кому не место не токмо в Петербурге, а и вообще в Европе. Пока вольнодумцы и смутьяны будоражат стадо, не слушая пастуха, покоя России не будет.

      – Это все понятно, – поморщился Государь. – Однако я, слушая доклад Дибича, приписывающего необоснованную важность замыслам заговора, понял, что он никогда не осознает значение и силу переворота, который уже давно зреет во мне и который завершился сегодня с казнью Струменского.

      – Забили насмерть? – ужаснулся камергер.

      – Нет, он жив еще, – мотнул головой Государь. – Жив, но очень плох. Сколько он протянет – одному Богу известно.

      – У каждого из нас своя судьба, – философски заметил Федор Кузьмич. – Знать, «Александр Второй» уже не будет наводить на вас тень своей похожестью.

      – Ах, я не о том, – досадливо перебил камергера Государь. – Они замышляют заговор, чтобы на свой лад изменить образ государственного правления, ввести конституцию, свободу слова и еще несколько законов. Как раз то самое, чего я добивался двадцать лет назад!

      – Quell horreur[13], – ехидно улыбнулся Федор Кузьмич.

      Александр, не обратив внимания на афронт камергера, запальчиво продолжил:

      – Я у же готовил конституцию для Европы! И что? Кому от этого стало хоть немного лучше, скажи на милость?! Еще тогда я задумался над вопросом: кто я такой, чтобы создавать законы для разных народов, разных укладов жизни, разных верований и конфессий? Ни единой стране, ни единому человеку это пользы не принесло. И тогда меня постигло понимание внешней жизни: не родился еще тот человек, да и вряд ли

13

Какой ужас! (фр.)