Фотосессия в жанре ню. Бонд, мисс Бонд!. Елена Логунова

на придверный коврик. – Это квартира Елиных, Даши и бабы Жени, они вдвоем тут живут… Жили.

      Она подняла глаза на Малинина и захлопала ресницами, как дорогая кукла.

      – Да, это интересно, – признал Андрей.

      Недолго думая, он бухнул в дверь кулаком.

      – Звонок же есть! – машинально напомнила Оля.

      И сама на себя махнула рукой: какой звонок, когда в квартире не должно быть ни одной живой души! Хотя… Кто-то же запачкал порожек свежим лаком?

      Андрей постучал, позвонил, снова постучал – сложным многозначительным стуком, напоминавшим морзянку. Оля не удержалась и тоже постучала – нервным стуком, напоминавшим морзянку в исполнении припадочного дятла. В жилище Елиных было тихо, как в глухом лесу, где живут глухонемые звери, сами по себе не шумные и к бодрящим ритмам дятлов не чувствительные.

      Зато на сдвоенный стук в чужую квартиру отреагировала соседка:

      – Вы чего тут хулиганите?!

      В щели приоткрывшейся двери негодующе задергался реденький пушистый скальп эффектного окраса. Белоснежные у корней волосики ближе к кончикам сменялись ослепительной рыжиной, из-за чего трясущаяся голова напоминала собой охваченный пламенем одуванчик.

      – Здравствуйте, Галина Юрьевна! – сказала вежливая Оля. – Мы не хулиганим, просто стучим, стучим – а нам не открывают.

      – Х‑хоссподи, Олюшка! – Пожар на ножках выдвинулся на лестничную клетку. – Неужто ты не знаешь?! Нет же их никого!

      – Я знаю, Галина Юрьевна…

      – Так вы проститься пришли? – соседка с любопытством посмотрела на незнакомого мужчину.

      Малинин показательно опечалился, смахнул незримую слезу и отвернулся. Оля мысленно поаплодировала ему: человека с таким скорбным лицом расспрашивать было бы просто невежливо.

      – Так вы послезавтра приходите, – Галина Юрьевна проявила такт и отступила. – Послезавтра будут похороны, ой, горюшко-то какое!

      Соседка тоже закручинилась. Малинин молча кивнул и потянул вздыхавшую и пошатывавшуюся Олю вниз по лестнице, но увел ее недалеко – на площадку между этажами.

      – Подождем, – сказал он, попрочнее установив ее в углу у мусоропровода. – Если в квартире кто-то прячется, он рано или поздно выйдет.

      – Не позднее послезавтрашнего дня, – согласилась Оля, прислушиваясь к нараставшему шуму.

      В открытую для вентиляции форточку залетали красивые снежинки и некрасивые слова: во дворе кто-то скверно ругался. Нецензурную брань дополняли высокий булькающий лай и низкий раскатистый рык.

      – Боюсь, у меня не так много времени, – пробормотал Малинин, сделав тщетную попытку выглянуть в слишком маленькую для его головы форточку. – Вот черт!

      И он с ускорением поскакал вниз, но где-то на середине второго пролета задрал голову, чтобы крикнуть:

      – Я позвоню!

      – По статистике, это самое лживое из всех мужских обещаний! – фыркнула Оля, которая иногда читала не только умные книжки, но и глянцевые журналы.

      Она выглянула