Сочинение без шаблона. Алиса Коротовских

сегодня писало: «Солнечно, без осадков, штиль», но летящие качели, взрезая воздух, рождали своей траекторией ветер. Этот ветер гулял в голове.

      Когда сиденье в очередной раз взлетело к небу, Маша рванулась вперед – и наконец дотянулась до краешка света.

      Поймала! Поймала солнце!

      – Ладно, – согласилась она, – хорошо! Можешь меня любить, только тихонько. Про себя.

      – А ты что?

      – «Что», «что»… А я подумаю! – Девочка вздохнула и безнадежно взглянула на друга: – Дурак ты все-таки, Юрка…

      – Ну и что, что дурак? – расхохотался он. – Зато посмотри: солнце!..

      Да, в этом был весь Юра – солнце, смех, незатейливое и честное «люблю». Но теперь это вдруг показалось неправильным.

      Тем летом с ними со всеми случилось что-то большое и важное: с Лёшей – лагерь для одаренных детей, с Севой – возвращение в Лукьяновское, с Машей – Санкт-Петербург… Они не виделись почти месяц, и за это время в каждом что-то едва заметно, но непоправимо изменилось. Маша не знала, как объяснить это даже самой себе, но ясно чувствовала: ничего уже не будет как раньше.

      И вдруг поняла: а ведь она даже не скучала. По Севе, по Лёшке, по всем. Если бы Юрка не позвал ее гулять в этот день, то и о нем она, может быть, не вспомнила до самого первого сентября.

      «Эгоистка», – сказал кто-то в Машиной голове ласково-упрекающим маминым голосом.

      Поднимаясь теперь в просторную высь неба и падая из нее, она тихо, леденяще осознала, что, кажется, выросла. Как-то незапланированно и враз. Но не только из прошлогодней форменной жилетки и любимых джинсов. Не только из старых качелей.

      А с Юркой этим летом как будто ничего не произошло. Юрка остался Юркой. Обычным, вчерашним, как в мае. Маша глядела на него, как на истертый пожелтевший снимок, и смутно, но неумолимо видела, что он остался тем самым Юркой, замечательным Юркой из детства, а жизнь пошла дальше.

      Детство кончилось, а он почему-то этого не заметил.

      И Маша не понимала, какими словами ему об этом рассказать.

      «Можешь меня любить, – повторяла она сказанные слова, – только тихонько. Про себя».

      Ей вспомнились минувшие августовские дни. Музыкальный конкурс, звенящие ломкие надежды, Питер. Поезд, душный, шумно-веселый плацкарт, ветер в форточках, хлещущий линялые шторки.

      Ветер в голове.

      Смех девчонок, четыре пары ног на одной полке, чей-то возглас: «Слабо, что ли?..»

      И – Антон.

      Как в книжках пишут. Как живут взрослую жизнь.

      Ой, нет. Нет, нет, нет. Кошмар.

      Дурочка… Ду-роч-ка!

      – Летчиком, – вдруг сказал Юрка.

      – Что?

      – Ты спрашивала серьезно, так вот – серьезно: я хочу стать летчиком.

      И Маша разозлилась – жутко, до кипящих в горле слез. Разозлилась на себя, на поезд-нумерацию-с-хвоста-состава, на все случившееся и неслучившееся, на свою тогдашнюю глупость, на свои сегодняшние нескладные чувства. А больше всего – на него, на Юрку, такого наивного, смешливого и даже не подозревавшего, что все давно и бесповоротно