Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века. Елена Селестин

растирала ноги после сложной вариации; она танцевала партию ревнивой подруги главного героя – Пульпинеллы – и в предыдущей сцене несколько минут пропрыгала на мыске правой ноги, делая другой ногой в воздухе кругообразные движения. Это было утомительно и больно. Дягилев, хоть и относился к Карсавиной с нежностью, заставил ее повторить вариацию несколько раз.

      Певцы заняли места в правой кулисе: сопрано Меньшикова, бас и тенор уже пропели свои партии, но уходить с репетиции не было позволено ни одному участнику, Сергею Павловичу в любой момент могла прийти идея по поводу любого персонажа в любом эпизоде спектакля.

      В первый ряд партера после перерыва вернулись художники сцены, отвечающие за декорации, – трое крепких мужчин в комбинезонах, позади них шел главный художник постановки – Пикассо.

      Постепенно на сцене загорался свет.

      – Серж, я думаю, что я больше не нужен сегодня, – Пикассо подошел к Дягилеву, тот сразу отвлекся от разговора с режиссером.

      – Нет, будьте с нами до конца.

      – Но костюмы, декорации – на месте. Уже почти одиннадцать вечера, – Пикассо демонстративно зевнул.

      – Сегодня пройдем весь спектакль, и почему, собственно… вам что, наплевать? – буркнул Дягилев.

      – Да просто хотел отдохнуть.

      – У вас что, разве нет вечности для отдыха?

      Пикассо недовольно хмыкнул и сел в крайнее кресло первого ряда. На втором ряду сидели швеи и костюмеры, они должны были быть готовы в любой момент переделать костюм, если он покажется танцору неудобным в движении или же не понравится Дягилеву. Там же, во втором ряду, на плече жены спал Чекетти, заботливо прикрытый пледом.

      – Месье Григорьев! – позвал директор театра из приоткрывшейся боковой двери зала. Режиссер подбежал к директору, прозвучали слова «сверхурочные» и «дополнительная плата». Дягилев только отмахнулся и громко хлопнул в ладоши:

      – Работаем, дамы и господа.

      С ходу в полную силу заиграл оркестр.

      – Так! Стоп! Повторяю! – выкрикнул Дягилев пронзительно. Оркестр замолчал, музыканты недовольно повернули головы к импресарио, дирижер досадливо поморщился. – Прожектор должен освещать то место на заднике, где луна! Мягкий желтый свет, пожалуйста. Хорошо, вот так и оставьте!

      Оркестр продолжил. Стравинский выпрыгнул из ямы и прошел в середину зала послушать звучание со стороны.

      – Пауза! – снова скомандовал Сергей Павлович через три минуты. – Костюмеры – ко мне.

      Подошли две женщины с усталыми лицами, обе в очках.

      – Девушкам в предыдущей сцене в руки надо дать по яркому платку.

      – Какого цвета?

      – Месье Пикассо, какого цвета должны быть платки? – быстро спросил Дягилев.

      Художник, прищурившись, осмотрел сцену.

      – Голубой и оранжевый, – решил он. – Нет, пусть лучше один голубой, а другой – бледно-красный.

      – Завтра чтобы у них были платки. Леонид, слышите?