Древнерусский сказ «Калябри». Душа – прибежище. Агурдияр

ешил покинуть оны края. На стойбище давно топтался конь его. Он сел на срябли впопыхах и обронил предмет потайный в немчугах. А вшивый вишря наблюдал, как воплощался скверны план, и позже тот предмет поднял. И ведал лишь одно:

      – Кому теперь оно нужно?

      Дожили день, еще другой, и прибыл на постой Немчуг другой:

      – Доколи дюжит конь младой, я буду гнать сто верст с лихвой!

      – А что за спешка верстовой?– спрошает снеди – коловрат.

      – Сказать, чтоб опечалился Мореля брат, поскольку он мальцу не рад.

      Роксана, слыша ту молву, к калябри вопрошала своему:

      – И где теперь рожденному сыну приют, доколе он с рождения не люб?

      Стояли Бали вековые и упреждали споры таковые, но грянул гром, откуд не ждали, и стали толковать чужьми устами…

      Роксана собрала дитя и тайно, к бедна люду отнесла. Морель, вернувшийся домой, застал Роксану уж пустой. Взглянуть хотел на плод любви своей, но вдруг узнал, что «отошел» душой малой.

      Меж тем, красавица Роксана негласно семье кормилицы та помогала и очень сильно тосковала, что правды всей Морелю не сказала, что кровь от плоти оторвала, и как росло дите, лишь взглядом провожала.

      Усладою дыша, дарил Морель Роксане жемчуга и вновь желал дитя. Роксана лишь кивала, оставшись же одна, к калябри вопрошала:

      – Душа – прибежище, скажи, как быть? Могу ли я родить и козни деверя та отвратить?

      Калябри отвечала:

      – Доколе мудре человек, иметь дитя совсем не грех. Лишь помыслы людские да языки лихие свербят, как ножны, всюду и изъедают душу, словно блюдо. И коль бояться, худа, не дасть свершиться чуду.

      И вот, уверовав в благое, Роксана снова понесла малого.

      Не плохо у Мореля шли дела, и незаметно подрастали два его дитя.

      Меж тем, сынок старшой все бегал с детворой босой и вишрю старого знавал, не раз ему учтиво помогал. Бывало вишря детворе каким – то сказом говорил, и были сказки то и быль. Роксана младшего лобзала, а в сердце старшего держала. С калябри часто говорила, как будто в гости к ней ходила, и только ей она вещала, что муки совести познала, что все, что младшему дала, то у старшого забрала. Когда хвалила иль дарила одному, то мучилась, что обделяет сторону другу.

      И так изгрызли муки совести ее, что занеможилось, и все. Который день в тоске она в почивальне та слегла. Ходили разны лекаря, но не лечила душу их трава. И вот, она, уже в бреду, Мореля позвала, в последней просьбе путала слова, калябри – сына назвала. Просила грешную ее простить и мужу сына претворить.

      Морель не в силах слезы удержать бежал, не ведая кудать. В безлюдном месте он упал и пуще прежнего рыдал. За ним случайно наблюдал голубоглазый мальчуган. Не зная, как страдальцу та помочь, он сделал шаг вперед и после этого изрек:

      – Быть может, вещь одна развеселит тебя…

      Морель помедлил лишь сперва, потом взглянул ему в глаза, и будто искра пробежала, но оценить мальца все ж не мешала: