Стучитесь в личку. Анна Никольская

с мамой работали. Тетя Ботя сказала, что маму там до сих пор любят и ждут.

      Покажите! Покажите мне тех, кто до сих пор ее любит и ждет! Несчастные, несчастные люди.

      А я не понимаю, как это – «ненужные воспоминания»? Особенно, если они про бабу Лизу. Папу я плохо помню – только его жесткую бороду с рыжинами. Потому что он все время ездил в командировки, и мы редко виделись. В этой бороде у него жил хомячок. Кажется, его звали Игнат и, кажется, он разговаривал папиным голосом – я его ужасно боялась. Так вот этого Игната я помню гораздо лучше, чем папу.

      – Что ты все ездишь? – говорит ему мама. – Ездит, ездит, а толку с гулькин нос! У Вали зимнего комбинезона даже нет!

      – Зачем ей зимний комбинезон? – удивляется папа. – Не в Сибири ведь живем.

      – Ребенок болеет круглый год!

      – Я болею клуглый год! – подтверждаю я.

      – А ты ее кутай поменьше.

      – А ти меня кутай поменьсе!

      – А ты мне не советуй! Советчик нашелся.

      Разговаривать с мамой – все равно, что со встречным ветром.

      – Это все твоя мать. Вчера с моря пришли, у Валеньки губы синющие, трясется вся! А Елизавета Яковлевна: «Мы русалку ловили, чего вы от нас хотите?»

      – Поймали?

      – Что? – переспрашивает мама.

      – Ну, русалку, поймали? – папа улыбается и достает из рюкзака круглый синий камешек с золотыми прожилками. Он у меня геолог. – Держи, котик Тарасик!

      Я хватаю камешек и сую его за щеку – я решила, что это карамелька.

      – Ты совсем спятил. Какой она тебе Тарасик? И не суй нам свои булыжники. Валентина, открой рот!

* * *

      Валентина. Дурацкое, дурацкое имя! Ненавижу его.

      Это меня мама так назвала – в честь бабушки, маминой мамы. Ее задавила машина, когда я еще не родилась.

      Когда я вырасту, то сменю и имя, и фамилию. Хочу, чтобы меня звали красиво, как всех: Настей или Дашей. Можно еще Полиной. Папа вообще хотел меня Вероникой назвать – в честь одной своей старой знакомой. Очень звучно, но мама не дала.

      – Мам, можно мне на море?

      – Никаких «на море» – разбирай чемодан. Я в хозяйственный – за шваброй. Увидишь таракана – съезжаем немедленно!

      – Его же дихлофосом можно – чик и он труп, – я как раз вижу одного на стене. Черного, он ползет прямо на маму. Я представляю, что это такая необычная черносливина.

      Мама у меня ужасно чистоплотная. У нас каждый день дома влажная уборка. Она даже в кафе никогда не ест – брезгует. А в школьной столовой однажды упала в обморок. На дне тарелки у одной девочки из нашего класса лежала расческа, а мама как раз проходила мимо.

      В комнату заглядывает хозяйка квартиры, Глафира Леопольдовна. Баба Глаша, как она просила себя называть. Старенькая, ей, наверное, лет триста, не меньше. У нее голова все время трясется, а вместо рта – морщинка. У нашего соседа-тракториста такая собачка в кабине была, с болтающейся башкой – баба Глаша на нее похожа.

      – Это вам вторые ключи, Машенька. Если что понадобится – кастрюлька там какая или кипятильник – вы стучитесь четыре раза, – говорит Глафира Леопольдовна своей морщинкой.

      – Спасибо,