Бродяги Севера. Джеймс Оливер Кервуд

медвежонком с круглой мордочкой, которому едва исполнилось четыре месяца и который весит не четыреста фунтов, а всего девять.

      Однако после того, как Неева сжал свирепыми зубками нежный палец Макуза, прошло ещё немало времени, прежде чем Нузак настолько отдышалась, что смогла издать глухое ворчание. Её бока раздувались, как кузнечные мехи, и, когда Макуз исчез в зарослях на другом берегу речки, Неева присел на толстые задние лапы, насторожил смешные круглые ушки и обеспокоенно уставился на мать круглыми блестящими глазами. Нузак с хриплым стоном повернулась и медленно побрела к большому валуну, возле которого она спала, когда её разбудили панические вопли Неевы. Ей казалось, что все её старые кости перебиты или вывихнуты. Она брела хромая, припадая к земле и постанывая, а позади неё по зелёной траве тянулись цепочки кровавых пятен. Макуз отделал её самым беспощадным образом.

      Нузак со стоном легла и поглядела на Нееву, словно говоря: «Если бы не твои проказы, старый разбойник не взбесился бы и ничего этого не произошло бы! А теперь только погляди, что сталось со мной!»

      Молодой медведь быстро оправился бы после подобной драки, но Нузак пролежала без движения весь вечер и всю ночь. А такой красивой ночи Неева ещё не видел. Теперь, когда ночи стали тёплыми, он полюбил луну ещё больше, чем любил солнце, потому что по своей природе, по всем своим инстинктам был более ночным бродягой, чем дневным охотником. Луна встала на востоке в золотистом ореоле. Купы елей и сосен казались тёмными островками в море серебряного света, а речка, петляя по озарённой луной долине, блестела и прыгала по камням, словно живое существо. Но Неева хорошо запомнил преподанный ему урок, и, как ни манили его луна и звёзды, он только теснее прижимался к матери, слушал доносившийся до него прихотливый хор ночных голосов и не двигался с места.

      Когда забрезжил рассвет, Нузак встала, тихим ворчанием приказала Нееве следовать за собой и начала медленно подниматься по склону к озарённому солнцем гребню. Ей вовсе не хотелось двигаться, но где-то в глубине её сердца прятался страх, что злобный старый Макуз вернётся, – она понимала, что теперь он легко с ней справится, а потом позавтракает Неевой. Вот почему она принудила себя перебраться через гребень, пересечь ещё одну долину и сквозь узкую, похожую на дверь расселину выбраться в просторы холмистой равнины, где среди еловых и кедровых лесов на лугах блестели озёра. Всю прошлую неделю Нузак неторопливо направлялась к одной из речек на этой равнине, а теперь, подгоняемая маячившей сзади грозной тенью Макуза, она трусила без отдыха, и короткие толстые лапки Неевы подгибались от усталости.

      До речки они добрались далеко за полдень, и Неева был так измучен, что еле взобрался на ёлку, на которую мать послала его вздремнуть. Отыскав удобный развилок, он крепко уснул, а Нузак спустилась к воде, чтобы заняться рыбной ловлей. Речка кишела чукучанами[4], которые после метания икры не сумели выбраться через отмели, и час спустя Нузак уже устлала рыбами весь

4

Чукуча́н – пресноводная рыба, распространённая в Северной Америке.