Кровь и лунный свет. Эрин Бити

дармовых денег.

      – Скажи ей, чтобы пришла завтра, – говорит он.

      Но экономка качает головой.

      – Перрета говорит – если вы не примете ее сейчас, она отправится к Верховному альтуму.

      Несложно представить, какую позу приняла девица, произнося свою угрозу: рука упирается в бедро, выпячивая его, а алые губы на накрашенном лице надуты. Не сомневаюсь, она специально дождалась полуночи, чтобы в случае отказа действительно отправиться к дому альтума Жервезе, который как раз к этому времени возвращается после молитв в свой роскошный особняк.

      – Я прекрасно справлюсь сама, магистр, – говорю я. – И собиралась отправиться одна.

      Он качает головой, хотя по нему видно, что он колеблется.

      – Может, перекроем этот участок с самого утра, а затем осмотрим его?

      – Вы же знаете, что время и так поджимает, – напоминаю я. – Альтум расстроен из-за задержек, вызванных погодой. И уж точно рассердится, если мы остановим работы.

      «Рассердится» – еще мягко сказано. Он уже больше двух лет плетет интриги – пытается сместить магистра с должности. И ему удалось переманить нескольких человек на свою сторону. В итоге пожертвования сократились, строительство замедлилось, и это вновь подтолкнуло людей к мысли, что архитектора пора менять.

      Вот почему я потратила все утро на то, чтобы показать градоначальнику Коллиса и его сыновьям строительную площадку. К счастью, граф Монкюир впечатлился увиденным и пообещал внести щедрый вклад. После этого я отвела его к художнику-витражисту, который тут же нарисовал его портрет, чтобы использовать на одном из витражей святилища. Ничто не открывает доступ к кошельку мужчины лучше, чем публичное доказательство его щедрости.

      Главный архитектор несколько секунд обдумывает мои слова, а затем, наконец, вздыхает:

      – Хорошо. Я поговорю с ней, госпожа Лафонтен. Наедине. Впусти ее.

      Я с облегчением открываю дверь на улицу.

      – Я вернусь до начала дождя.

      – Катрин, – окликает меня архитектор. – Ты кое-что забыла.

      Я замираю в дверях, старательно подавляя стон.

      – Магистр Томас, я никогда не падала.

      – До прошлого лета молния никогда не попадала в колокольню, – сурово напоминает он о том, как несколько метров самой низкой из четырех башен святилища разворотило в грозу. – «Никогда» означает «пока еще не».

      Тяжело вздохнув, я снимаю свернутую в кольцо страховочную веревку с вешалки у двери, на которой висит и плащ магистра. А затем – вновь разворачиваюсь к выходу, но краем глаза ловлю взгляд архитектора и останавливаюсь, чтобы обвязать один конец веревки вокруг талии.

      – Так лучше?

      Борода начальника слегка колышется, когда губы изгибаются в недоверчивой ухмылке.

      – Ты воспользуешься ею?

      – Да, магистр, – уверяю я, хотя и не сомневаюсь, что она станет мне мешать.

      – Будь осторожна, – напутствует он и машет мне рукой, отправляя в путь. – Мать Агнес набросится на меня с голыми руками, если с тобой что-нибудь