Живописный труп. Мария Санти

едва не попадал под машину. Мозг отъедал всю мощь оперативной памяти, и тело в такие минуты вполне могло попасть в неприятности. Но бывало и так, что чувственная часть его существа брала управление на себя. Так однажды в студенческие годы он выбрался из болотистой местности, куда по ошибке забрел, не будучи от природы ни ловким, ни прытким. Все голоса внутри стихли, и он скок-поскок, не узнавая собственных движений, перебирался на чуть более устойчивые островки и спасся. Тем вечером, с учетом его плохого зрения и полного отсутствия мобильной связи, чутье спасло ему жизнь.

      Он взял собаку на руки и позвонил в калитку дома, в который вошла Жанна. Это был капитальный дом с большими окнами. С левой стороны к нему была прилеплена тонкая белая колонна со сложной капителью, больше никакого декора не было. Жанна вышла из двери. Вид у нее был удивленный.

      – Здравствуйте, Жанна. А я, вы знаете, присматриваю недвижимость в этом районе. И тут вы! Я даже не поверил своим глазам. Вот и решил спросить, почему вы не вышли на работу. Что случилось?

      – Вам же мама должна была позвонить? – Она пожала плечами. – Я отравилась.

      Девушка была бледной. На этот раз она выглядела совершенно иначе: испуганной и уставшей. Как если бы ее ударили по голове пыльным мешком, а потом окатили холодной водой, чтобы привести в сознание. Волосы висели по обе стороны от лица, как будто это был засаленный парик.

      – Нет, мне никто не звонил. Впрочем, может быть, я пропустил звонок, было много работы.

      Виктория Олеговна смотрела на Жанну с интересом и быстро дышала, высунув язык. Она была самым дружелюбным существом на свете.

      – Как неловко. Может, вы зайдете?

      – С удовольствием.

      Внутри дома все было несколько старомодно – мебель, цвета обивки. Гостиная переходила в просторную столовую-кухню.

      – Я упала в обморок. Было безответственно с моей стороны устраиваться на работу. – Жанна крикнула в сторону кухни: – Дядя, у нас гости!

      В гостиной висели парные портреты родителей Жанны кисти знаменитого художника Мылова. Слева висел портрет сидевшего на стуле пышнотелого отца. Глаза его были выпучены так, как будто он неожиданно сел на чужой палец и теперь боялся пошевелиться. Сосисочные пальцы указывали на ключи от «Мерседеса», брелок был повернут логотипом к зрителю. На заднем фоне были изображены две книги, ваза и подножие колонны. Нога родителя была артистично отставлена вбок, лакированный ботинок сверкал. Смородина подумал, что блик на ботинке Мылов слямзил у какого-нибудь серебряного кубка с картины голландского мастера. Художник намекал, что модель присела попозировать с брелком, но тут же, влекомая возвышенной страстью к собирательству ваз, полетит дальше.

      Точно такие же, как на портрете, огромные синие фарфоровые вазы стояли по обе стороны от дивана, стоящего под портретами. Их ампирный декор смотрелся посреди советской роскоши, как придворная дама эпохи рококо среди гопников. К картинам подъехал сидевший в инвалидном кресле щеголеватый мужчина около шестидесяти лет.

      – Кто? Твои красивые подруги?

      – Нет. Мой начальник.