Дразнилки. Александр Матюхин

быстро вспотел, но не останавливался, пока не заставил утрамбованными мешками все пространство перед дверью. В доме не было мусоропровода, придется тащить к мусорным бакам на углу.

      Потом сложил диван в бывшей детской, с трудом отодвинул его левый край и заглянул в щель между диваном и стеной. Там было полно густой свалявшейся пыли. Деревянный плинтус потрескался – кривая трещина тянулась от угла и раздваивалась на шляпке ржавого гвоздя. Выхин потянул за этот гвоздь, и тот поддался – как раньше, – легко выскользнув из отверстия.

      Чувствуя, как зарождается в груди что-то давно забытое, азарт от нахлынувшей ностальгии, Выхин подцепил пальцами край паркетной доски, сдвинул ее и внезапным привычным движением из прошлого приподнял так, чтобы открылось небольшое углубление между бетонной плитой пола и стены.

      Пиратский клад пятнадцатилетнего шкета. Спрятан, чтобы никто не нашел.

      И ведь не нашли.

      Как же Выхин переживал, что не смог добраться до него, когда уезжал! Обстоятельства сложились таким образом, что даже заглянуть в детскую не получилось. И как же радовался сейчас, разглядывая торчащий из углубления край целлофанового пакета. Аккуратно подхватил его и выудил. Пакет был мятый-перемятый, замотанный синей изолентой для надежности. От него пахло пылью и влажной грязью. Не сходя с места, Выхин зубами отодрал край изоленты, размотал, вывалил содержимое на диван и вперился взглядом в рассыпавшиеся сокровища.

      Прежде всего это были деньги. Семь тысяч бумажками разного достоинства. Славься стабильность, купюры до сих пор были в обороте. Зеленые тысячные девяносто седьмого года, хоть и измятые, но годные. Выхин подавил острое желание побежать сейчас же в магазин и купить поесть. Позже, позже.

      Еще: набор вкладышей, коллекция из далеких девяностых, которую он собрал в Мурманске, а потом возил с собой, как талисман. Вкладыши хорошо сохранились, но сейчас, увы, вряд ли кого-нибудь впечатлили бы. Разве что продать в Интернете.

      Еще: два самодельных значка. Для себя и для самой красивой девочки во дворе. Никто эти значки так никогда и не нацепил.

      Наконец Выхин взял в руки старую тетрадку с зеленой обложкой, сложенную вдвое. Открывать не хотелось, но он все-таки открыл и на первой же странице увидел рисунок гелевой ручкой. Вспомнил.

      Портрет был дурацкий, с нарушением всех возможных пропорций, но в то же время хорошо узнаваемый и страшный.

      «Андрей-бармалей, сделал шляпу из гвоздей».

      Весной двухтысячного он нарисовал Дюху Капустина, выливая злость на страницу тетради. Нафантазировал всякого, изобразил главного недруга в шляпе из гвоздей, которые были вколочены прямо в голову. Выхин вспомнил, с каким удовольствием прорисовывал каждый гвоздик, входящий в череп ненавистного Капустина. Будто вбивал по-настоящему.

      Бац-бац молоточком.

      Он взялся за край страницы, чтобы перевернуть. Тетрадь была изрисована полностью. Той зимой у Выхина было полно времени на рисование, особенно когда