Скорость тьмы. Элизабет Мун

каждый день. В определенные дни, – поясняю я.

      – Понятно, ну ладно, до завтра, правильный ты человек!

      Он смеется. Смех странный, будто ему вовсе не весело. Открываю переднюю дверь, сажусь в машину. Дон молчит, но не уходит. Когда я завожу мотор, он дергает плечом, будто его что-то ужалило.

      – До свидания! – говорю я, потому что положено прощаться.

      – Ага, – говорит он. – Пока!

      Я отъезжаю, а Дон не двигается, и, взглянув в зеркало заднего вида на выезде со стоянки, я вижу его на прежнем месте. Выворачиваю на улицу, оглядываюсь: Дон ушел.

      В любой квартире тише, чем на улице, но это не полная тишина. Подо мной живет полицейский Дэнни Брайс, у него работает телевизор, я различаю, что он смотрит какое-то ток-шоу. Надо мной миссис Сандерсон подтаскивает стулья к столу на кухне, она это делает каждый вечер. Тикает заводной будильник, гудит блок питания. Гудение иногда меняет тембр. С улицы тоже доносятся шумы: грохот электрички, визг тормозов, голоса в боковом дворе.

      В расстроенном состоянии сложнее не замечать звуки. Если включить музыку, она покроет звуки, но они не исчезнут, как не исчезает мусор, заметенный под ковер. Вытираю запотевшую пачку молока, разбираю продукты, включаю музыку.

      Не слишком громко. Нельзя мешать соседям. В плеере стоит Моцарт, он обычно помогает. Напряжение постепенно проходит.

      Зачем эта женщина со мной заговорила? Не надо было! В продуктовых магазинах не принято заговаривать с незнакомыми людьми. Я ощущал себя в безопасности, пока она не привлекла ко мне внимание. Но женщина не заметила бы меня, не говори Эмми так громко, Эмми мне и до этого не нравилась… От мыслей об Эмми и женщине из магазина на лбу выступает пот.

      Родители говорили не обижаться на других, когда они замечают мою необычность. Не надо винить Эмми. Надо проанализировать собственное поведение.

      Не хочу! Я ничего плохого не сделал. Мне необходимы продукты. Я имел полное право находиться в магазине. Я вел себя как полагается. Не обращался к посторонним, не разговаривал сам с собой. Не занимал слишком много места в проходах. Марджори – мой друг. Нет ничего плохого в том, что я поговорил с ней и помог найти рис и фольгу для запекания.

      Это Эмми виновата. Говорила слишком громко и привлекла к нам внимание. А та женщина в любом случае не должна была вмешиваться, даже если Эмми кричала бы во весь голос. Я ни в чем не виноват.

      VI

      Мне кажется, то, что я сейчас испытываю, нормальные люди называют влюбленностью. Интересно, прав я или нет. В школе на уроках литературы мы проходили несколько историй про влюбленных, но учителя всегда говорили, что эти истории нереалистичны. В чем именно их нереалистичность, я не понял. Однако не уточнил, потому что тогда мне было неважно. Я думал, истории про любовь – ерунда. Мистер Нилсон на уроках здоровья говорил, что любовь – это просто всплеск гормонов и не надо делать глупостей. Когда он рассказал о сексуальном контакте, мне захотелось вовсе не иметь никаких половых органов, как пластмассовая кукла. Как можно, чтобы это… туда? И названия странные. Слово «член» заставляет думать о чем-то официальном. Приходит в