Под красной крышей. Юлия Лавряшина

как-то я спросил ее, почему она так любит песню про тисовое дерево? И она рассмеялась: «Так ведь мое имя означает тисовое дерево».

      Ивона проводит пальцами по пыльному забору. Из дома в дом кочуют наши вопросы. Потом в школу и детский сад.

      Она плюхается на кровать и раскидывает руки:

      – Я уверена, что это все бумажный демон.

      – С чего бы? – стягиваю футболку.

      – Да все эти чудо-граждане просто обычные лицемеры! – выкрикивает она, но потом переходит на шепот. – Меня чуть не стошнило.

      – Были видения?

      – Не хочу об этом говорить.

      Ее голос срывается, и она кутается в одеяло.

      – Они бьют детей?

      Она молчит. Значит, некоторые и хуже.

      – Давай сбежим отсюда. – Ивона утыкается в подушку. – Детям будет лучше в мире иллюзий, что для них создали.

      – Но ведь их души…

      – Да пусть он их поглотит! Или лучше, чтобы они тут мучились? – кричит Ивона и кидает в меня подушку. Вскакивает с кровати и начинает метаться по комнате. – Дети умрут счастливыми! Это лучший исход для них.

      – Послушай, – хватаю ее за руку и притягиваю к себе. – У многих тяжелое детство, плохие отношения с родней, травмы. Это не значит, что все становятся тиранами, как те, кто их покалечил.

      Она начинает плакать.

      – Ты не понимаешь… Всем этим детям ничего не суждено достичь. Кто-то сопьется, кто-то убьет себя, один будет насиловать своих детей так же, как отец его. И никто так и не забудет, что было с ними. Никто.

      И тут в дверь стучат. Ивона вздрагивает. Я иду открывать. На пороге стоит девочка, держит тело плюшевой игрушки. Голову, видимо, отрезали.

      – Заберите меня, пожалуйста.

      Ивона кидается обнимать ее и плачет. Девочка удивленно смотрит на нее и на меня. Я завожу их в комнату и осматриваю коридор гостиницы. Пустота.

      Ивона уже вытаскивает чемодан из шкафа.

      – Все. Едем. Меняем паспорта и скрываемся. Это дело похоронит нас.

      – Просто скажем, что мы бессильны.

      – А она? – Ивона кивает на девочку.

      – Папа не отпустит меня.

      Я сажусь на край постели:

      – Боже…

      – Ассоциация поможет нам. Ведь бывали случаи, когда охотники вдруг пропадали. И нам намекали, что они наткнулись на дела, что им не по зубам.

      – Подожди-подожди.

      Мы начинаем спорить. И вдруг Ивона остывает:

      – Где девочка?

      Мы поворачиваемся и видим бумажную дверь. Она висит в воздухе. Я обхожу ее. Ничего. Ивона падает на колени и сжимает ее ручку. Долго дергает и наконец выдыхается. Я кладу ладонь ей на плечо:

      – Значит, нам пора. Ей там лучше, сама понимаешь.

      – Я думала, хоть у кого-то будет шанс…

      Мы уезжаем из этого города с новой пустотой. Ивона молча смотрит в окно очень долгое время. Потом включает музыку и начинает петь. Я знаю: тисовое дерево легко справляется с гнилью, что гложет его.

      Сероглазый

      Ты сказал, что не запоминаешь лица.

      Значит, мое ты уже забыл. Не то чтобы от этого мне плохо. Просто грустно.