Цвет греха. Чёрный. Александра Салиева

уж до готовки меня не допускают, занимаюсь хотя бы сервировкой стола, пусть и не в столовой, а прямо тут, на кухне. Ещё успеваю сменить школьную форму на обычную свою одежду. Надо же чем-то себя отвлечь, а то, если так и пялиться на него… привыкну ещё.

      Больно надо!

      – А ты не так уж и плох, как мне показалось поначалу, – признаюсь, как только убеждаюсь в своей правоте не только визуально, но и попробовав первую порцию сегодняшнего ужина. – Вполне себе ничего, – а это я уже про курицу и баклажаны, не про мужчину, разумеется.

      На губах опекуна расползается очередная усмешка.

      – Уверена? – приподнимает бровь. – Я бы на твоём месте с выводами не торопился.

      Не спешу отвечать. Сперва прожёвываю.

      – Ну, теперь, когда у меня есть отдельная спальня… – тянусь к стакану с водой, чтобы запить.

      Хорошо, не успеваю сделать ни одного глотка. Не то наверняка подавилась бы, расслышав встречное:

      – Спишь ты всё равно в другой. Там же, где и вчера.

      И всё равно давлюсь!

      Воздухом.

      А ему и того мало.

      Как есть издевается!

      – Что, так сильно не понравилось? – прищуривается, с явным интересом ждёт моей реакции.

      Воду я всё же отпиваю. Просто потому, что в горле будто ком застревает, никак без её помощи не проглочу.

      Ни своё возмущение. Ни то, что он сообщил.

      – Я же весь день вела себя примерно и даже ни единой попытки сбежать не предпринимала, – противопоставляю встречно. – Что тогда ещё?

      – Если бы я верил каждым увиденным в моей жизни невинным глазам, вряд ли дошёл бы до этих дней, – нисколько не проникается моим посылом опекун. – Тем более таким красивым, как твои.

      Мой рот, как открывается в некоторой степени шока, так и не закрывается, хотя ни с единым ответным словом я не нахожусь. Как и с тем, как это понимать: то ли комплимент сделал, то ли оскорбил.

      – К тому же в своей привычке врать мне ты сама недавно созналась, – добавляет он.

      Мой рот всё ещё не закрывается. И все хорошие мысли в отношении опекуна быстренько улетучиваются, будто и не было их никогда.

      – Что, и завтра тоже? До каких пор?

      Где-то здесь неплохо было бы уточнить и про ту часть, где меня заковывают в наручники, цепляя те к кровати, чтобы не сбежала уж наверняка.

      Но что уж там…

      Скоро, похоже, всё равно узнаю.

      – И сегодня. И завтра. И впредь – тоже будем вместе, – замолкает, но ненадолго. – В одной комнате, – добавляет зачем-то уточнением. – До тех пор, пока я не удостоверюсь в том, что тебе можно доверять и ты не вытворишь какую-нибудь несусветную глупость. Как, например, твоя мать в своё время.

      Говорят же, удар ниже пояса – самый подлый, причиняет много боли. И пусть Адем Эмирхан не говорит ровным счётом ничего из того, что не являлось бы неприглядной правдой, – меньше боли от этого не становится. Как будто застревает в районе солнечного сплетения. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Новая порция воды тоже не спасает. Даже после того, как я