Исповедь. Сьерра Симоне

села, был слышен шелест сумки в ее руках.

      – Ты не дура, – сказал я более мягким голосом. – Это не какое-то там соглашение. И этим ты не даешь обещания посещать мессу каждую неделю до конца своей жизни. Сейчас можно быть услышанной. Мной… Богом… Возможно, даже самой собой. Ты пришла сюда потому, что искала эту возможность, и я могу тебе ее дать. Так что, пожалуйста, останься.

      Она сделала глубокий вдох.

      – Просто я… то, что меня тяготит, не знаю, должна ли я кому-либо об этом рассказывать. Тем более вам.

      – Потому что я мужчина? Тебе было бы комфортнее поговорить сначала с женщиной-мирянкой?

      – Нет, дело не в том, что вы мужчина. – Я услышал улыбку в ее голосе. – А в том, что вы священник.

      Я решил высказать предположение.

      – А то, что тебя тяготит, имеет плотскую природу?

      – Плотскую. – Она засмеялась, ее смех был похож на нежную, чувственную мелодию. Внезапно я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, как выглядит эта женщина: светлая ли у нее кожа или загорелая, стройная ли она или обладает пышными формами, какие у нее губы – нежные или пухлые?

      Нет, я должен был сосредоточиться. И не на том, что ее голос невольно заставил меня почувствовать себя больше мужчиной, нежели священником.

      – Плотскую, – повторила она. – Звучит как какой-то эвфемизм.

      – Ты можешь выражаться максимально расплывчатыми фразами. Наш разговор не должен тебя смущать.

      – Эта перегородка помогает, – призналась она. – Проще, когда вас не видно, ну, знаете, в вашем церковном облачении и все такое, пока я говорю. – Теперь уже я рассмеялся.

      – К твоему сведению, мы не носим церковные одеяния постоянно.

      – Правда? Значит, это мои фантазии. Что же на вас тогда надето?

      – Черная рубашка с длинными рукавами и белым воротничком. Думаю, тебе известен такой стиль. Ты видела его по телевизору. И джинсы.

      – Джинсы?

      – Настолько шокирующе?

      Я услышал, как она прислонилась к стенке кабинки.

      – Немного. Словно вы настоящий человек.

      – Только по будням, между девятью и пятью часами.

      – Хорошо, я рада, что вас не заставляют в течение недели носить официальное облачение или типа того.

      – Попытки были. Слишком сильно потею. – Я замолчал. – И, если это поможет, обычно я ношу брюки.

      – Это уже более походит на священника. – Последовала долгая пауза. – Что, если… К вам когда-нибудь приходили люди, которые совершали по-настоящему плохие поступки?

      Я тщательно обдумал свой ответ.

      – Мы все грешники в глазах Господа. Даже я. Смысл не в том, чтобы заставить тебя чувствовать вину или классифицировать величину твоего греха, а в том…

      – Не надо меня кормить этим богословским дерьмом, – резко перебила она. – Я задала вам конкретный вопрос. Я совершила нечто ужасное. Очень плохое. И я не знаю, что будет дальше.

      На последнем слове ее голос дрогнул, и впервые