Мой дом – бесконечность. Дмитрий Владимирович Щедровицкий

е.

      И в небольшие эти города

      Уйду на треть я,

      Неразличимый от кусочков льда,

      От междометья…

      1972

Пригорок

      Подрезанное дерево – диковинный светильник,

      Березы – только вышиты, судьба – совсем с иголки.

      Лесные звезды спрятаны в суставах клена тыльных,

      И светятся раскрытые ворота на пригорке.

      Несложный выкрик скрытых птиц по рощицам рассован,

      В глотанье глины – голоса разломанной недели,

      Из глуби запаха болот – из кислого, косого —

      Зовут белесо. Не поймешь – ликуют ли, в беде ли.

      И ветер выросший поет, взобравшийся на клирос,

      В воде сияют под травой невиданные лики.

      Расстелим плащ, разломим хлеб, посетуем на сырость:

      Идти придется до утра – темно стучать в калитки.

      1972

Отверженный

      Меня поймать решили,

      А я уже не здесь.

      Я вижу руки Шивы,

      В них – стрелы, меч и месть.

      Я помню, как он вырос

      Из запаха цветка…

      Мой прах огонь не выдаст,

      А пепел съест река.

      1972

* * *

      Казалось бы – всегда с Луною не в ладу,

      А лучше – с яблоком садовым.

      Но косточки горчат, и движется наш дух

      Меж влажным и медовым.

      Но капли входят в пар, и льется молоко

      Среди созвездий убеленных.

      И птицы устают от белых облаков —

      И прячутся в зеленых.

      1972

      Солнце

      Священное зернышко ржи,

      Для звезд оно тоненько светится,

      И яблоком диким лежит

      Под лапой небесной Медведицы.

      Из разных углов и времен,

      Ступая по спаянным лезвиям,

      Сверкает старинный Амон,

      Разбросан по разным созвездиям.

      И тот, кто просторы вскормил

      С немыми, святыми, тиранами,

      Сокровище – весь этот мир —

      Играет горящими гранями.

      1972

      Посох

      <Из цикла>

      <1>

Легенда

      Разросшимся древом, горчичной мечтой

      Задеты монеты, оковы,

      Укатятся с рук – и не страшно ничто

      За детской игрой пустяковой…

      Кому угрызенья зима задает,

      Рождая ледовый фундамент,

      Садами застывшими давит и бьет,

      Подземными реками давит?

      Буран расцветает – и ясень несет

      Поставить над всеми другими.

      Какое названье нисходит с высот

      Забывшему прежнее имя?

      Посеяв мечты о далекой стране,

      Кто в странствиях дивных остался,

      Чей посох усталый расцвел в тишине

      В дали Киликийского Тарса?…

      1972

* * *

      Так душа, зимой внезапной

      Облизав кору шершаво,

      Охватив ветвями запад,

      Поворот луча решала.

      Посох – трубка мертвой крови,

      К жизни зимнее введенье —

      От Ствола всего живого

      Принимает дар цветенья.

      И рубахой духа, лавой

      Ветер в мысли сохранится —

      На извилистых заглавьях

      Богом созданной страницы.

      1972

Али

      Со смертью Али прекратились потоки,

      И падали звезды, вопя о пощаде,

      Вздымались низины, померкли пророки —

      И вспыхнуло небо, с землею в разладе.

      Но молвил Али о таинственном нищем,

      Что явится ночью за царственным телом.

      И брошен был труп на тележное днище,

      И выли колеса в саду оголтелом.

      Плоды опадали и лезли из кожи.

      Но следом разгневанный вышел потомок,

      И лошадь нагнал, и схватился за вожжи,

      Взмахнув над возницей мечом средь потемок.

      И нищий откинул с чела покрывало:

      Открывший лицо пролетавшей комете —

      Али улыбался… И как не бывало

      Ни лиц, ни времен, ни телеги, ни смерти.

      1972

Всеобщее

      Безмолвно