Казус Кукоцкого. Людмила Улицкая

решительно сказала Таня.

      – Она не велит «Скорую», – прошептала Тома.

      – Так ведь кровь, кровотечение же, – удивилась Таня.

      – Ну да, кровотечение. Ковырнулась она, – объяснила Тома. И не уверенная, что Таня ее правильно поймет, пояснила: – Она водит к себе кобелей-то, вот и ковыряется. Доковырялась.

      Тома всхлипывала. Таня зажмурилась: грохот, скрежет, обвал… Шатались стены, смещались пласты, разверзлись смрадные пропасти… Рушилась вся жизнь, и Таня понимала, что с этой минуты прежней она уже не будет никогда…

      – Я папу моего вызову, вот что…

      – Сказала тоже… Не пойдет он к нам.

      – Жди… Я скоро.

      За пять минут Таня добежала до дома. Мамы не было, открыла Василиса:

      – Ты что как ошалелая?

      Таня не ответила, кинулась к телефону, звонить Павлу Алексеевичу. Долго не отвечали, потом сказали, что он на операции.

      – Да что случилось-то? – допытывалась Василиса Гавриловна.

      – Ах, да ты не поймешь, – отмахнулась Таня.

      Ей казалось, что она никому не должна открывать это ужасное знание, потому что, кому ни скажешь, и у того тоже жизнь рухнет, развалится, как у нее самой. Эту тайну надо хранить…

      – Я скоро, – крикнула она уже с порога и, хлопнув дверью, понеслась вниз по лестнице.

      Таня плохо помнила, как, не дождавшись троллейбуса, добежала до метро, как доехала до Парка культуры, а потом снова бежала по длинной Пироговке. Казалось, что бег ее был бесконечным, многочасовым. В проходной отцовской клиники ее остановили.

      – Я к папе… к Павлу Алексеевичу…

* * *

      Ее сразу же пропустили. Бегом она поднялась на второй этаж, толкнула стеклянную дверь – навстречу ей шел отец, в белом халате, в круглой шапочке. Вокруг него толокся целый выводок врачей и студентов, но он шел впереди всех, самый высокий, самый широкий, с густо-розовым лицом, в больших бровях с седой подпушкой. Он увидел Таню. Казалось, что самый воздух расступился перед ним:

      – Что случилось?

      – У Томы Полосухиной мать помирает. Ковырнулась она! – выпалила Таня.

      – Что такое? Кто тебя сюда впустил? – взревел он. – Вниз! В приемный покой! Ждать меня там!

* * *

      Таня кинулась вниз, глотая слезы.

      Несмотря на всю свою храбрость, он все-таки испугался. Одного доноса достаточно, и вся жизнь в тартарары…

      Через три минуты Павел Алексеевич спустился в приемное отделение. Таня рванулась к нему:

      – Папа!

      Он снова остановил ее взглядом:

      – Спокойно объясни, что там у вас случилось?

      – У Томы Полосухиной, пап… скорее… мама ее помирает…

      – Чья мама? Кто? – холодно спросил Павел Алексеевич.

      – Дворничиха наша, тетя Лиза. Они в гараже живут, за нашим домом. Она ковырнулась, вот что… Пап, там у них так ужасно… Пап, столько крови…

      Он снял очки, потер переносицу. Слово «ковырнулась» в Таниных устах…

      – Значит, так… Немедленно поезжай домой.

      – Как?

      – Как сюда приехала,