Князь Рысев 5. Евгений Лисицин

нас аплодисментами. Врачи, кем бы они ни были, тотчас же засуетились вокруг нас, спеша обратить полученные от призраков побои в пыль и пустоту воспоминаний.

      Шармэл был плох, но явно должен был поправиться. По крайней мере, мне хотелось в это верить. Здравый смысл зло усмехался над моим благородством: жалеть израненного противника? Что такое на меня нашло?

      Николаевич шевелил усами.

      – Ну братцы, ну молодцы. Показали остальным, что значит, офицерская работа. Хвалю.

      Мы молчали. Говорить что-то разом расхотелось – за годы, что он провел в офицерском корпусе, наверняка слышал все.

      Нам уже нечем было его удивить.

      Армарская крепость пала под нашим неиссякаемым напором. С трудом, потом и кровью мы взяли победу в давно свершившимся сражении, навсегда запечатлев холодный пот и горький хлеб истинного офицера.

      Я протянул Орлову руку, но сын судьи посмотрел на меня с пренебрежением.

      – Может быть, нам и пришлось объединиться, – прошипел он мне в ответ, – может быть, этой дуэлью нам и хотели доказать, что все наши обиды тщета и пустое. Но я все еще считаю тебя подлецом, Рысев. Не строй на мой счет обнадеживающих иллюзий.

      Я ему ничего не ответил. Что можно сказать на подобное? Из зала мы выходили героями, только что умудрившимися лишь чудом не навлечь позор на свои роды.

      Мне думалось, нас окружат, как и тогда, когда мы шли на эту бойню. Думалось, что из ниоткуда выскочит Женька, пожмет руку, а Дельвиг, взбудораженный и возбужденный, будет лопотать без умолку.

      Наверно, так бы оно и было, но вместо этого они мрачно стояли в стороне, боясь бросить на меня взгляд.

      Что-то случилось, понял я. Настроение – приподнятое после победы – спешило прыгнуть в пропасть со скалы.

      Чувство того, что случилось непоправимое, только укрепилось во мне, когда я увидел Майку.

      Кто вообще пустил девчонку в офицерский корпус?

      Едва завидев меня, она тут же бросилась мне на грудь, спеша скрыть дурную весть за шорохом бессвязного рыдания.

      У меня не хватало сил, чтобы спросить, в чем дело. Девчонка подняла на меня заплаканные глаза.

      – Федя… Федя, он умер.

      – Кто… умер? – еще не сразу поняв, о чем она, переспросил я.

      – Ибрагим, Федя… Мне звонила Менделеева. Ибрагим Кондратьевич умер.

      Мир у меня перед глазами померк, в мгновение ока окрасившись во все оттенки черного…

      Глава 6

      Егоровна выдохнула, как только я упомянул старика.

      Мне-то казалось, что ее больше ничем не пронять. Жестоко ошибался.

      Железная леди, способная сохранить лицо и перед гневом самого Императора, явно плавала в легкой грусти. Кем был для нее Кондратьич?

      Он уже не расскажет, она же не признается и под пытками.

      – Хороший был тогда день, помнишь?

      – Хороший? Лило как из ведра! – воспротивился я. А может, хорошим он был по ее мнению лишь по той причине, что в него не стало Кондратьича?

      Горечь потери преследовала меня и сейчас.

      Казалось,