Новый сладостный стиль. Василий П. Аксенов

он был одним из пионеров, проторивших популярную нынче дорожку в Бангкок, – во главе компании, да и всего отменно разросшегося клана встал носитель новых коммерческих идей, его сын Стенли. Конечно, и он внес свой вклад в разрастание фермы «Галифакс». Его вторая жена Малка Розентол, в еврейско-итальянской красоте которой бурлили, казалось, все понты Средиземного моря, была большой ценительницей современного искусства. Приглашенная знаменитость архитектуры мистер Пэй построил для нее свой очередной шедевр, телескопическую арт-галерею, быстро заполнившуюся образчиками вдохновения художников «Чикагской школы». Сами же вдохновенцы нередко приезжали в окрестности «Галифакса» на пленэр и никогда не упускали возможности собраться в замке у стойки бара красного дерева – о, эти шестидесятые!

      Нынче, в начале восьмидесятых, «Ферма» тянула свою благостную рутину чаще всего в отсутствие хозяев. Искусствоведы составляли каталоги и отправляли на выставки шедевры искусства, коневоды обихаживали своих «гуингмов», слуги же плодились путем перекрестного опыления и смотрели телевизоры в обитаемом флигеле темного чертога.

      Но вдруг, чаще всего осенью или на Песах для седера,[42] Корбахи играли сбор, и окна чертога вспыхивали, как в старые времена. Два первых поколения, увы, были уже за пределами мира финансовых возможностей. Третье поколение являлось в лице старого короля Дэвида, четвертое представлял царствующий принц Стенли, его жены (по очереди) и его сестры с их мужьями. С пятым поколением, то есть с корбаховскими детьми от восемнадцати до тридцати, в замок входил неистовый гвалт современной молодой Америки, точно такой же, какой можно услышать, переступив порог джорджтаунского бара в субботу вечером. Появлялось уже и шестое, нарождающееся детство, писком своим предвещающее и дальнейшую череду, пока стоит оплотом человечества союз свободных штатов еще недавно, всего лишь двести лет назад, столь малолюдного континента.

      Приезжая в «Галифакс», Стенли иногда открывал дверь в ту комнату, где он родился, и стоял на пороге. Кровать, привезенная вместе с камнями из Англии, ничуть с тех пор не изменилась. Вот здесь меж раздвинутых ног матери, через растянувшуюся вульву выпростался еще один комок человеческой плоти, названный его именем. Роды, очевидно, в некотором смысле имитируют изначальное возникновение живого из идеального, некое вздувание того, что сейчас именуется ДНК, то есть формулы первородного греха, соблазна сласти, влекущего за собой всю корчащуюся от боли биологию. Формула сначала все усложняется, рождает «тайну бытия», а потом начинает упрощаться, то есть отмирать и в конечном счете расшифровывается – в прах, в простейшие элементы, за которыми стоит уже «тайна небытия».

      Почти всегда на пороге этой комнаты он вспоминал август 1945 года. Покачивающаяся палуба авианосца «Йорктаун». Огромные закаты в Тихом океане, на подходах к Японии. В начале того года

42

…на Песах для седера… – на еврейскую Пасху для пасхальной трапезы.