Они были молоды и любили. Лариса Кравчук

и Валентина, увидела сестру, спрыгнувшую со ступеньки соседнего состава. Думала, что обозналась, но не выдержала, закричала:

      – Зойка, это я! Это я! – побежала навстречу.

      – А ружье-то, ружье! Валя!

      Валя от счастья отбросила ружье и обхватила обеими руками сестру. А паровоз не ждет, гудит!

      – Скорее, сестренки! УУУУУУУУУ, – проносится над степью…

      – А паааапа? Паааааааапа? – все дальше удаляются друг от друга, пролетая над степью, два девичьих голоса: маленького караульного и молодого доктора на подножке отъезжающего поезда.

      …Монгольские степи встретили военного врача песчаными ветрами, строгой военной дисциплиной. Зоя Дмитриевна долго не могла забыть первую встречу с начальником госпиталя, увидевшим совсем худенькую девушку и не сумевшим сдержать своего недоумения:

      – Здесь армия, а не детский сад. Госпиталь переполнен тяжелоранеными. Я ждал врача, а мне прислали ребенка.

      Не знал в тот момент начальник госпиталя, какой перед ним серьезный врач.

      Мужественная Зоя готова была к любой встрече. Это война. Не до жалости, не до комплиментов. Не до слез.

      – Прибыла в ваше распоряжение. Разрешите приступить к выполнению любого задания, – решительно отрапортовала Зоя.

      Распоряжение последовало незамедлительно. Заместителю по хозяйственной части было приказано:

      – Накормить доктора, показать землянку (женское общежитие), познакомить с расположением госпиталя. А вам, капитан Клепцова, завтра в пять утра явиться на обход раненых.

      – Слушаюсь! – уверенно и четко прозвучал ответ.

      В сырой землянке без окон располагалось несколько врачей. У каждого своя тумбочка со стопками книг по разным направлениям медицины. Работали на износ. По уставшим лицам коллег Зоя поняла, что будет очень трудно, но это ее не испугало.

      Утром, выйдя из землянки, увидела она монгольскую степь, освещенную солнцем. Ни одного кустика. Сильный ветер с необычным и бесконечным шумом гнал по степи песок, слепил глаза.

      После Красноярска, окруженного со всех сторон тайгой, монгольская степь казалась неприветливой.