Дорога за горизонт. Борис Батыршин

к лету сделать из новичка приличного наездника, которому никто не сможет бросить обидного «собака на заборе».

      В общем, жизнь намечалась интересная. И даже весенние «переводные испытания» не слишком пугали новоявленных кадетов. Программы общих «классов», представлявших собой по сути, завершение общего образования, не обещали особых сложностей, хотя Николке предстояло подтянуться в точных науках, а Ване – в словесности, Закону Божьему и, разумеется, чистописании. Латыни и греческого, так пугавшего жителя двадцать первого века, не было вовсе. Оставался французский – в рамках гимназической программы. Кроме того, кадетам, как будущим морякам, предстояло освоить и английский язык, но с этим проблем не предвиделось – мальчики даже условились по одному дню в неделю говорить в «компьютерном зале» исключительно по-английски, дабы Николке проще было освоить язык Шекспира. Окончательно страхи, связанные с переводными испытаниями, рассеялись, когда дежурный офицер сообщил, что кадетам Семёнову и Овчинникову разрешено пройти их осенью, вне общего порядка. Впереди было целое лето, и мальчики с легким сердцем погрузились в текущие заботы: корпусная жизнь, отладка «аппаратной», работа с Никольским. Раз в неделю воспитанникам полагался выход в город – Ване с Николкой предстояло привыкнуть к новому для них ритму жизни столицы Российской Империи.

VI

      – …Не стану ничего утверждать наверняка – все мы принуждены довольствоваться слухами, просочившимися из властных эмпиреев, и гадать на кофейной гуще. Но если – повторяю, ЕСЛИ! – в этих слухах имеется хоть малая доля истины, и в руках царского правительства находятся достоверные, неопровержимые сведения из будущего, то я первым скажу: горе нам!

      Сами подумайте – о каком развитии свободной мысли может идти речь, если власть предержащие в ответ на вопль общества с усмешкой ответят: «мы точно ЗНАЕМ, к чему приведёт то-то и то-то, а вам остаётся только покорно принять наше решение!»

      И кто, скажите, будет сдерживать эту тиранию мысли, которая тем и страшна, что не будет сопровождаться никакими явными запретами? У власти не будет более необходимости в столь грубых инструментах – довольно объявить о тягостных последствиях, приключившихся в будущем в результате реализации некоего новшества – и общество склонит голову, ибо кому достанет смелости спорить с тем, что известно наперед?

      «Время – лучший судия» – повторяли мы, уповая на беспристрастный суд истории. Но как же быть теперь с тем, что все приговоры времени, мало того, что известны загодя, на десятки, если не сотни лет вперед – но могут быть еще и ошельмованы, подменены, да так, что мы, в нашей наивной доверчивости, будем долго ещё полагать их единственно справедливыми?

      Вам, уповающим на то, что Россию ждёт невиданный взлёт и процветание, вам я говорю – трепещите! Трепещите