Дневник натурщицы. Френца Цёлльнер

художнику лишь с большим трудом, и то случайно, удалось бы проникнуть в те круги, где он мог бы встретиться со своими натурщицами. Из мрака большого города они появляются в ярко освещенных мастерских, чтобы затем снова исчезнуть для нас во тьме, из которой они явились. Какому-нибудь юному студентику, быть может, и удастся сойтись с бывшей натурщицей, осчастливившей его своей благосклонностью, но обыкновенно очень трудно узнать что-либо об их частной жизни.

      Может случиться, что художник настолько хорошо изучит тело натурщицы, что он немедленно узнает его даже при покрытой голове и в то же время он может не иметь ни малейшего представления о том, что происходит в душе девушки.

      Эти записи являются для меня ценным дополнением: автора их я мог бы немедленно узнать по одному рассказу, в котором я играл некоторую роль (история с трубочистом); я узнал бы ее, даже если бы мой приятель не назвал ее мне, какое-то время она подрабатывала у меня натурщицей, но, к сожалению, лишь короткое время. Я говорю «к сожалению», так как я сравнительно мало пишу женские фигуры. Я могу в любую минуту восстановить в своей памяти линии ее тела и ее миловидное детское лицо, но только из ее дневника я узнал, каким человеком она была на самом деле. Мне хотелось бы дополнить портрет, написанный самой девушкой, несколькими штрихами, запечатлевшимися в моей памяти.

      Девушка очень рано стала обладательницей почти зрелой женской красоты, которая, однако, благодаря одному обстоятельству, которое мне не хотелось бы называть, производила совсем детское впечатление. Она была отлично сложена, и это придавало особую прелесть ее движениям. Иметь такую натурщицу- большое счастье для художника, потому те, кто знал нашу Френцу, не выпускал ее из своих рук. Девушка ощущала такое сильное стремление к образованию, что она вымаливала каждую книгу, которая попадалась ей на глаза и еще не была прочитана ею. Хотя она и была веселым, общительным человеком, однако никогда первая не начинала разговор; всегда нужно было спросить ее мнение о чем-то; и тогда она просто и смело начинала говорить и могла быть веселой и остроумной. Во время сеансов она часто клала недалеко от себя книгу и, читала ее затем целыми часами. У нее были также артистические способности; я помню, что, когда я объяснял ей картину, для которой она должна была позировать, она до такой степени усваивала свою роль, что потом очень часто помогала мне в работе.

      Есть много людей, не только среди буржуазных филистеров, но даже в тех самых кругах, из которых выходят наши натурщицы, для которых публичная женщина и натурщица одно и тоже. Этим людям я хочу сказать, что Френца была в хороших отношениях с моей женой и детьми и часто, когда она была голодна, обедала у нас.

      Я помню, как-то раз, мои дети пришли ко мне наверх в мастерскую, и мой старший, тогда шестилетний сын, разъясняя своей маленькой сестренке различные этюды и картины, сказал, указывая на большой набросок тела Френцы: «а здесь Френца одета голой».

      Этими словами он хотел противопоставить этот этюд тем многочисленным этюдам, на которых персонажи были в костюмах. Всем людям должно было бы казаться простым и понятным, что у художника девушка «одевается голой».

      По просьбе моего приятеля, мало знакомого с художниками, я удалил из книги все, что могло дать слишком ясные указания на лица или художественные произведения, а тем самым, косвенным образом, и на их авторов. Кроме того, осторожно сделал небольшие поправки в слишком непонятных местах, кое-что сократил, но не прибавил ни единого слова.

      Берлин, 1-го Марта 1907 г.

* * *

      10 мая 1896 г.

      Справа стоял один в длинном белом балахоне, таким, какие обычно носят скульпторы, и он говорил «у нее нитевидный пульс».

      Слева другой, также в белом балахоне, ответил: «я не нахожу никаких повреждений». Затем тот что справа сказал: «удивительное тело, почти вполне развитое и все-таки такое детское». Левый возразил: «у моей дочери было почти такое же, когда ей было около 14 лет». Затем тот справа отпустил мою руку; у меня было странное ощущение, когда он ее отпустил, как будто, она принадлежала не мне. Потом другой, слева, сказал: «вы не заметили, господин доктор, что все вещи были очень плохо и небрежно застегнуты»? Тогда другой, тот, что был доктором, сказал: «нет, не заметил, но у нее, к счастью кажется, нет никаких повреждений, она нигде не реагирует на надавливание». Вдруг левый говорит: «посмотрите-ка, доктор, здесь на левом плече у нее четыре явных углублений, как будто от пуговицы». Доктор перешел на другую сторону и сказал: «измерьте-ка расстояние между ними». «Уже» – ответил другой. Точь-в-точь как на моем пиджаке. «Да, – сказал доктор, здесь, кажется, совершено преступление, или попытка к нему; надо послать за полицейским».

      Тут я сразу почувствовала себя лучше и даже попыталась двигаться, ведь мать постоянно твердила мне, чтобы я никогда не впутывалась в истории, где приходится иметь дело с полицией и судом; «потому что, – говорила она, ты никогда не выйдешь замуж, если они хоть раз где-нибудь упомянут твое имя».

      Но говорить я все еще не могла; а мужчины в белых балахонах, видимо, заметили, что я чего-то хочу, так как один из них, который, вероятно, стоял позади меня, сказал: «Наконец-то она пытается