Веселое приключение. Михаил Зощенко

я сейчас на колени опущусь…

      И Забежкин встал на колени. Телеграфист испугался и закрыл рот.

      – Батюшка, уважаемый товарищ, бейте меня, уничтожайте! До боли бейте.

      Телеграфист, думая, что Забежкин начнет его сейчас бить, размахнулся и ударил Забежкина.

      – Ну, так! – сказал Забежкин, падая и вставая снова. – Так, спасибо! Осчастливили. Слезы у меня текут… Дрожу и решенья жду – съезжайте с квартиры, голубчик, уважаемый товарищ.

      – Как же так? – спросил телеграфист, закрывая рот. – Странные ваши шутки.

      – Шутки! Драгоценное слово – шутки! Батюшка сосед, Иван Кириллович, вам с Домной Павловной баловство и шутки, а мне – настоящая жизнь. Вот весь перед вами заголился… Съезжайте с квартиры, в четверг же съезжайте… Остатний раз прошу. Плохо будет.

      – Чего? – спросил телеграфист. – Плохо? Мне до самой смерти плохо не будет… А если приспичило вам… да нет, странные шутки… Не могу-с.

      – Батюшка, я еще чем-нибудь попрошу…

      – Не могу-с… Да и за что же мне с квартиры съезжать… Мне нравится эта квартира. Да вы, впрочем, хорошенько попросите… Расход ведь в переездах, и вообще вы попросите. Я люблю, когда меня просят.

      Забежкин бросился в свою комнату и через минуту вернулся.

      – Вот! – сказал он, задыхаясь. – Вот еще сапожки и шнурки вот запасные.

      Телеграфист примерил сапоги и сказал:

      – Жмут. Ну ладно. Дайте срок – съеду. Только странные ваши шутки…

      Забежкин ушел в свою комнату и тихонько сел у окна.

6

      Забежкин на службу не пошел.

      С куском хлеба он пробрался в сарай и сел перед козой на корячки.

      – Готово, Машка. Шабаш. Убрал вчера телеграфиста. Кобенился и сопротивлялся, ну да ничего – свалил. Сапоги ему, Машка, отдал… Теперь что же, Машка? Теперь Домна Павловна осталась. Тут, главное, на чувства рассчитывать нужно. На эстетику, Машка. Розу сейчас пойду куплю. Вот, скажу, вам роза – нюхайте… Завтра куплю, а нынче запарился я, Машка… Ну, ну, нету больше. Хватит.

      Забежкин прошел в свою комнату и лег на кровать. Розу он купить не успел. Домна Павловна пришла к нему раньше.

      Она сказала:

      – Ты что ж это сапогами-то даришься? Ты к чему это сапоги телеграфисту отдал?

      – Подарил я, Домна Павловна. Хороший он очень человек. Чего ж, думаю, ему не подарить? Подарил, Домна Павловна.

      – Это Иван Кириллыч-то хороший человек? – спросила Домна Павловна. – Неделю, подлец, не живет и до свиданья. С квартиры съезжает… Это он-то хороший человек? Отвечай, если спрашиваю?!

      – А я, Домна Павловна, думал…

      – Чего ты думал? Чего ты, раззява, думал?

      – Я думал, Домна Павловна, он и вам нравится. Вы завсегда с ним хохочете…

      – Это он-то мне нравится? – Домна Павловна всплеснула руками. – Да он цельные дни бильярды гоняет, а после с девчонками… Чего я в нем не видала? Да он и внимания-то своего на меня не обратит… Ну и врать же ты… Да он, прохвост ты человек, при наружности своей любую тонконогую возьмет, а не меня. Ну и дурак же ты.

      – Домна