Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания. Группа авторов

госпиталь в Москве, Евангелическое общество вспомоществования и другие, в том числе Союз имперских немцев и Московский немецкий клуб19.

      Леон и Альберт, старшие братья одного из авторов этой книги – Георга Шписа, – осознавали себя немцами, оба были немецкими офицерами-резервистами. Зато у его третьего брата, Рудольфа, значительно младше, тенденции к ассимиляции уже куда заметнее. В соответствии со своей русофилией, касавшейся многих явлений повседневной жизненной культуры в России, он называл эту страну своей второй родиной.

      Руперти даже воевал как русский офицер против немецкой армии. Свои воспоминания он начинает словами: «Моя семья по происхождению немецкая. Сам я родился в 1897 г. в Москве как русский, поскольку отец мой принял российское подданство. Тесных связей с немецкой колонией в Москве мы не поддерживали»20, однако после Первой мировой войны был вынужден покинуть Россию, поскольку прекрасно понимал, что должен уехать из страны не столько по причине немецкого происхождения, сколько потому, что принадлежит к крупной буржуазии. Некоторые выездные документы он смог получить только в немецкой миссии, где служил его дядя Эрнст Руперти, в прошлом московский купец. Там он вновь столкнулся с кризисом идентичности. В ответ на его просьбу брат отца сказал: «Ты – русский офицер, я – немецкий. И ты должен понимать, что…». Руперти пишет: «Я ничего не понимал и словно упал с небес на землю»21. Мы видим, что конфликт, связанный с национальным самоопределением, затрагивал самый узкий семейный круг.

      Петербургский учитель, немец Х. Пантениус, подтверждает это. В 1930 г. он вспоминал, что немцев «очень быстро поглощало русское <…>. Дети сравнительно недавних иммигрантов зачастую говорят друг с другом только по-русски…», и возмущался, что «родители не только допускают это, но и сами говорят со своими отпрысками на ломаном русском»22.

      Еще один аспект идентичности немецких предпринимателей в России – их космополитизм, естественный в особенности для элиты, которая действовала преимущественно на международной арене. Они ощущали себя не русскими и не немцами, но гражданами мира, членами российской финансовой элиты, которая уже в XIX в. имела международный характер.

      При этом вплоть до Первой мировой войны гражданство, по всей видимости, играло незначительную роль. Были немцы натурализованные, принявшие российское гражданство, и немцы имперские. В принципе это не составляло разницы, как упоминал Рудольф Шпис: «Когда я приехал в Москву, “немецкая колония” состояла уже большей частью из российских подданных. Хотя они любили и ценили Россию как свою новую родину, чувствовали себя русскими и шли воевать за Россию, “настоящие русские” по-прежнему считали их немцами <…> что связано с обычно сохраненным евангелическим или римско-католическим вероисповеданием; полностью русскими они считались – да и то условно, – только когда переходили в православие; собственно, опять-таки лишь те, кто вдобавок сменил немецкую фамилию на русскую, могли быть уверены, что в них видят русских, и опять-таки

19

См.: Erster Jahresbericht über die Leistungen des Evangelischen Hospitals in Moskau. M., 1876–1914; Moskauer Deutsche Zeitung. 22.6.1878. № 71. S. 322; 20.2.1879. № 20. S. 95; 5.3.1883. № 85. S. 358; 9.4.1887. № 79. S. 303.

20

Ruperti A. Erlebtes in Rußland (машинопись) // Частный архив. С. 1.

21

Там же. С. 70.

22

Wolde A. Op. cit. S. 12.