Лодка. Надежда Тэффи

стоял на берегу; но ученики не узнали, что это Иисус».

Иоанн, 21, 4

      Она так и смогла уснуть. Она – сестра Веретьева.

      Руки болели, ноги, спина; в ушах звенело, и все будто стонал тот раненый.

      Встала, посмотрела – ничего нет. Просто тулуп свернутый.

      Но больше не легла, а тихонько вышла.

      На дворе было уже светло. У соседней избы, где помещались операционная и часть лазарета, суетились солдаты – наливали воду в чаны.

      Веретьева прошла на полянку к реке.

      Здесь был какой-то свой праздник. Молоденькое солнце брызгало на реку быстрые искры. Река, еще вся холодная и тугая, не размявшаяся от только что сошедшего льда, притворялась суровой и задумчивой, не принимала голубого неба и быстрых искр, оставалась серой, мутной и только чуть-чуть ответно булькала у самого берега.

      Махались над водой черными тряпками вороны, опускались на землю, прыгали боком, выводя на талом хрупком снегу замысловатый, словно крестиками вышитый узор.

      Далеко направо виднелись кротовые бугры – наши окопы. А по той стороне реки чуть-чуть будто вспахано да не взборонено – немцы.

      Веретьева остановилась и смотрела на воду, на солнце, на окопы. Она здесь уже бывала. Их сюда водили, показывали. Но дальше, к самому откосу, идти не велели – там легко могут заметить в бинокль и пристрелить.

      Стояла и смотрела.

      Какие-то мальчишки-солдатенки и двое деревенских пролезли поближе, спрятались за кустами и, вытянув шею, глядели.

      – Что там?

      Будто бревно черное плывет по реке от нашего берега.

      – Что там?

      – Лодка.

      – Трое сидят?

      – Четверо.

      – Женщина с мужчиной и маленькие. – Пригляделась. Да. Женщина в белом платке, отличить можно.

      – Чего же это они, сумасшедшие, что ли?

      – Колонисты. Тут подальше на нашем берегу – немцы-колонисты.

      – До своих утекает, – сказал один из парней. – До немцув.

      – До своих, пся крев! – прибавил другой и вдруг рассмеялся. – Ага-а!..