Кабинет доктора Ленга. Линкольн Чайлд

не кебы, а телеги с разбитыми колесами, нагруженные прикрытыми промасленной тканью товарами. Пешеходы, что толпами бродили по тротуарам и прямо по улице, носили жилеты и пиджаки из грубой материи. Женщины попадались редко. А мужчины, даже самые неопрятные, непременно были в шляпах или кепи. Широкие плиты Пятой авеню сменились грубой булыжной мостовой.

      Кеб притормозил, и через мгновение послышался стук в крышу кабины. Констанс открыла окошко.

      – Да?

      Над окошком показалась голова извозчика Мёрфи, натянувшего на уши клапаны кепи.

      – Прошу прощения, госпожа, но я бы не стал забирать ее прямо из Файв-Пойнтс.

      – Конечно нет. Остановитесь на минутку.

      Она сверилась с картой города.

      – Я думаю, надо повернуть на запад и ехать по Канал-стрит, а затем на юг по Сентр.

      – А потом… налево по Уорт?

      – Правильно. Сможете это сделать?

      – Я остановлюсь на углу.

      – Очень хорошо. И еще одно, мистер Мёрфи.

      – Да, мэм?

      – Если будут неприятности, не нужно возвращать нас в отель. Довезите до Юнион-сквер. Не хотелось бы втягивать вас в то, что может… навредить вам. Мне просто нужно увезти свою подругу из этого места.

      – Прошу прощения, мэм, но если ее забрали в работный дом, на это должна быть причина.

      – Она просто имела несчастье выйти из дома в темное время суток и угодить под полицейскую облаву на уличных женщин.

      – Вряд ли ее отпустят за здорово живешь.

      Постепенно становясь соучастником преступления, извозчик все больше превращался в бывалого или, по крайней мере, уверенного в себе человека.

      – Я уговорю их тем же способом, что и вас. Пожалуйста, постучите дважды, когда приедем.

      И Констанс закрыла люк.

      Кеб тронулся с места. Констанс понимала, что ее голос должен звучать уверенно. Но внутри она не чувствовала ничего, кроме холода. С каждым ударом копыт она погружалась в давние воспоминания. За окном были грязь и нищета, и Констанс окружили давно забытые запахи – пирожков с мясом, бараньих ног и устриц на пару, вонючей типографской краски, приготовленной для завтрашних афиш, едкого угольного дыма. А еще звуки: крики уличных торговцев «Покупайте! Чего изволите?» и стишки, сопровождающие игру в классики или прыжки через скакалку детей, которые пребывают в блаженном неведении относительно своей бедности:

      Джонни дал мне персик

      И сказал мне: «Жуй!» —

      А еще шесть пенсов

      Дал за поцелуй.

      А когда кеб свернул с Сентр-стрит на Уорт, произошла еще одна перемена к худшему. Констанс будто раздвинула покрывало Исиды и ступила в сверхъестественный мир, простиравшийся за ним. Воздух загустел от масляного дыма нелегальных кожевенных фабрик, пропитавшего все вокруг. Пение детей и крики торговцев стихли. С неба опустился преждевременный сумрак, и уши Констанс начали различать другое: плач отчаяния и боли, ворчанье и ругань, визг и хохот уличных женщин; отвратительный звук, с каким кусок кирпича ударяет