Анатолий Собчак. Отец Ксении, муж Людмилы. Юрий Шутов

в припадках законотворчества. Правда, как решить это организационно-практически, «патрон» представлял себе лишь чисто теоретически, и то довольно туманно, но зато мог говорить на эту тему бесконечно долго. После чего бойкость его теоретических построений переходила в обиды и удивление на непроходимую глупость требовавших конкретики.

* * *

      Способность Собчака наживать недругов была воистину универсальна, их число с каждым днем, судя по всему, удваивалось. И утром я еще не ведал, кто будет на меня враждебно коситься вечером. Требовалось устранить причину подобного скоротечного размежевания, иначе борьба за «демократические преобразования» грозила быстро переродиться в возню между собой, что, в общем-то, и произошло. Ибо не удалось изменить концепцию Собчака на тему: «Я и Совет», где Совету он отводил роль безропотно подвластной ему кучки, наподобие продукта пищеварения, невзначай выпавшего из-под хвоста дворняги. Вероятно, в итоге так и будет. Однако сейчас, когда прошлое быстро удалялось, а будущее не наступало, такая позиция была явно недальновидной и ощутимо вредила делу. Зато привлекала «патрона» блеском граней склочного новаторства.

      Собчак так и не смог подавить в себе выработанную годами этакую профессорскую брезгливость к умственной нерадивости своих студентов, поэтому, выступая с разных трибун, заведомо презирал даже собственных почитателей. Это порой вызывало беспричинный внутренний протест слушателей. Они, к удивлению «патрона», почему-то не радовались его приходу освободить их, чтобы затем сделать своими рабами.

      Пылко убеждая всех в необходимости скорейшего создания «правового социума», Собчак не предусматривал в нем никому никаких прав, одновременно не желая понимать, что механизм новой власти за несколько месяцев не создать, а тем более не заменить собственной талантливостью. Он упорно заставлял всех смекнуть, что именно по нему изголодалась История, при этом сам мистически уверовав в свою безграничную значимость. Один хотел учить всех. Но в его бессистемных построениях бывали очевидные провалы, которые грубо искажали и так отсутствующий смысл. А то, что им упорно декларировалось, было ему явно не по силам. Выступая перед депутатами, Собчак оставался профессором, излагавшим, как он считал, единственно верную точку зрения, которой, к собственному нескрываемому сожалению, вынужден был делиться со всяким присутствующим тут сбродом, по своей нерадивости не понимающим, что Собчак для них истина в первой и последней инстанциях. Ведомый в своих публичных разглагольствованиях, как правило, больше интуицией, «патрон» часто обнаруживал полное бессилие там, где требовался минимальный запас знаний по обсуждаемой им с апломбом теме. Но это все равно не мешало ему неуклюже вламываться в области деятельности даже осведомленных слушателей и пытаться водить их вокруг своего пальца в направлении собственных желаний.

* * *

      На заре «демократии» многих журналистов города пошатывало от где-то подхваченного