Красивая женщина умирает дважды. Анна и Сергей Литвиновы

бабье дело: детей вынашивать, мужика обхаживать. Тем более семью он обеспечивает, вчера получку принес и даже тринадцатую зарплату.

      Машке, правда, все мало. Москвичка она у него, с фанаберией. На шубу норковую копит, квартиру трехкомнатную в ипотеку мечтает взять: тесно ей в «двушке» втроем, с отцом его парализованным. На все ради денег готова, непорядочная.

      Юра только за стол присел – сразу грузить начала. Кран на кухне течет, хлеба в доме ни крошки.

      – Так сходила б сама за хлебом! – упрекнул.

      – Скользко! – заверещала. – Хочешь, чтоб я маленького потеряла?

      – А ночами гулять нормально?

      – Когда сухо, можно. А сегодня опасно – гололед!

      – Ну, курьера тогда вызывай.

      – Тебе, что ли, сложно? Все равно мимо магазина шел!

      Как по нему, насчет хлеба в семье должна женщина думать. Даже если беременная. И если гололед. Но спорить не стал. Молча жахнул первую. Горло ожгло, хрустящий огурчик хрустнул, истек соком.

      – Не чавкай! – снова придралась Машка.

      – Закусь тогда порежь. Если хочешь, чтоб все культурно было, – сказал он миролюбиво.

      – Надо дела сначала сделать по хозяйству, а потом водку жрать!

      Больше пререкаться не стал. Сгреб бутыль, стакан, банку с огурцами. Ушел с кухни в залу. Когда, наконец, закончится беременность Машкина, придирки ее бесконечные. Потом, правда, недосыпания начнутся, колики у младенца… Вот почему так нескладно! Еще год назад даже мечтать не мог: свобода, и женщина своя, и деньги какие-никакие. А случилось – и все равно не радостно.

      Машка осталась на кухне, гремела остервенело посудой. Никакого ужина не захочется.

      Хозяйничать подруга не умела, вечно у нее то масло брызнет, то картошка прижарится настолько, что сковородку выбрасывать. Вот и сейчас: что-то грохнуло, Машка визгливо ругнулась. Отставил со вздохом рюмку, выглянул. На полу – дуршлаг и брызги, подруга в слезах. Мыслимое ли дело – воду с пельменей без приключений слить не может! Да и вообще разве дело: к новогоднему столу покупные пельмени варить?

      Молча подошел, поднял утварь, пол вытер. Но ей опять не так. Верещит:

      – Тебе лишь бы пол чистый! А что у меня на душе – плевать!

      Покорно спросил:

      – Что твоей душеньке угодно? Говори.

      – Кра-аба хочу. И та-апочки пушистые на Новый год.

      Хоть тут угадал.

      Достал с верхней полки шкафа коробку, протянул:

      – Вот, держи. Дед Мороз уже приходил.

      Обожала его Машка всякие волосатые помпончики, кофточки, шапки – чтоб на них обязательно шерсть дыбом стояла.

      Скинула крышку, схватила обувку, повеселела:

      – Ой, какие миленькие!

      – А то, – сказал гордо. – Специально самые волосатые выбирал.

      Но начала босой ногой в тапочку тыкать – сразу понурилась:

      – Не лезет. Малы. Ты какой размер брал?

      – Тридцать восьмой.

      – Так у меня сейчас тридцать девятый! Потому что отеки! Я ведь тебе говорила!

      Вспомнил смутно: действительно что-то чирикала.

      Сказал примирительно:

      – Ну, потом,