Бал, черный кот и мандарины. Ольга Боткина

тства, когда жила у бабушки с дедушкой в деревне. В этом самом доме. Так получилось, что она снова здесь, но тогда темнота за окном сулила бескрайние просторы, а теперь все сузилось до краткосрочных задач. Разобрать библиотеку, систематизировать записи, сжечь ненужные бумаги, которые копились годами.

      Во-первых, никак не реагировать на причмокивание и жалостливые взгляды якобы сочувствующих и сердобольных соседушек, когда она чистит снежные завалы вокруг дома. Во-вторых, пресекать все разговоры о том, что ей еще не поздно обрести свое личное счастье. Так это что же остается? И так все отрезано, отсечено и сожжено в крематории памяти.

      Но самое сложное даже не соседи и знакомые, а свое собственное внутренне я, с которым нужно теперь договариваться.

      В свое время она увлекалась философией. Каждый мыслитель так или иначе высказывался о таком состоянии человеческой души как любовь. Ей казалось, что она тоже испытывала нечто подобное. Но тем не менее, глубоко внутри неизменно воспринимала понятие любовь как абстракцию, как желание человека скрыть низменную страсть и влечение за возвышенным и красивым понятием. Эдакий спасительный самообман, такой же, как многие призрачные цели. Она была убеждена, что заоблачные мечты гораздо более материальны, осязаемы и достижимы, чем все эти придуманные человечеством "пряники" и "морковки" в виде семейного благополучия, карьерного роста и социального статуса. Пространные описания в литературе ощущений человека влюбленного считала не более как элементом, склеивающим сюжет и необходимым для нанизывания увлекательной интриги.

      Пока Светлана размышляла о том, что жизнь ее не сложилась (а это казалось очевидным и окружающим, и ей самой), о том, что она потерпела фиаско на последнем, ну пусть на предпоследнем забеге жизненного круга, ее отстраненный взгляд скользил по ажурным белым занавескам. Над окном она накануне повесила новогодние гирлянды. Праздник уже не за горами, ей хотелось создать себе настроение.

      Проснулись воробьи, а Светлана все лежала и лежала, наблюдала за тем, как на мягких кошачьих лапах к дому подкрадывается пугливый зимний рассвет. Стоит сильнее с горки подуть ветру, как он сразу скроется в густоте можжевельника и за толстыми стволами старых лип. А между тем стайка воробьев облепила, чирикая, елку, которую она когда-то сажала с бабушкой. Теперь она так поднялась, что ее нижние мохнатые лапы простирались от соседского забора до самых стен ее дома, а макушка пронзала облака так, что по ее покатым бокам стекал снежный душ. По крупным новогодним шарам, которые она наскоро и хаотично подвесила тут и там на елку, прыгали веселые и радостные воробьи. Потом они ныряли в большую кормушку. "Круг замкнулся, все свершилось, все сценарии проиграны. Финита ля комедия", – заключила она.

      По чести сказать, Свете уже далеко за сорок. Настолько далеко, что уже рукой подать до пятидесяти. В свое время она отдала предпочтение научной работе, углубилась в филологию, просиживала в библиотеках, пока подруги строили свое личное счастье. Да и есть ли оно, а если есть, то в чем заключается? Никому еще не удалось измерить степень его присутствия в жизни человека. По внешним обстоятельствам сложно судить о его наличии. Гирлянда вспыхнула сперва пронзительным пурпурным, потом изумрудным, затем по ней, словно в агонии, пробежала мигающая разноцветная волна.

      Уже тонким фью-фью вторили чирик-чирику воробьев порхающие с одной еловой ветки на другую синички. Они поднимали своими крыльями снежную пыль, а потом кружились в ней хороводом. Птицы – ее верные спутники жизни. Никогда не предадут, никуда не улетят, будут вместе зимовать, встречать рассветы, исполнять приветственный танец, иногда даже биться в ее окно, стучась клювами в стекло. Это если долго залежатся утром и не насыпать вовремя семечки и пшено в кормушку.

      Так что там она думала о любви? Все же как отчаянно хочется еще поваляться, раз в голову лезет всякий бред. Но она предпочла продолжить диалог с самой собой. Нет, ее, конечно, не бывает. Это точно. Даже если ей, такой чувственной, прочитавшей в пятом классе "Анну Каренину", "Мадам Бовари", новеллы Мопассана, "Человеческую комедию" Бальзака и, как ей казалось, рано понявшей жизнь, трепетно чувствующей каждое слово, каждый душевный порыв, с ее-то гипертрофированной эмпатией, и то не довелось пережить ничего, мало-мальски близкого к тому, что описывают классики. Она бы обязательно испытала, придумала бы себе, но только если бы эта любовь действительно существовала. Как дождь, ветер, снег. Но кто ее трогал, кто ее осязал? Вот злоба, зависть, корысть – о, сколько дани им отдают люди, выделяя при этом флюиды, которые приоткрывают отвратительные виды на душевные нечистоты. А вот любовь. Говорят, она окутывает влюбленных спасительным свечением, люди верят в ее целительную силу, в ее могущество. Но кто ее пережил? Светлана начала перебирать в памяти всех своих знакомых. Почему-то первой на ум пришла странная и далекая женщина Ксения, живущая в их деревне на окраине. Отшельница. Про нее ходили слухи, что она всю свою жизнь безответно любила. Но где был этот предмет, из-за которого стоило медленно себя убивать? Об этом история умалчивала. Тогда в детстве Светлана как завороженная смотрела на эту отстраненную женщину. Она хранила на себе печать безответной любви. Но так если любовь способна сгибать и сушить