Вечер у Клэр. Полет. Ночные дороги (сборник). Гайто Газданов

в задумчивость, – отвечал Виталий и придавал этому выражению такой оттенок, точно он действительно погружался в задумчивость – как в воду или в ванну.

      Изредка он разговаривал со мной:

      – Ты в каком классе?

      – В четвертом.

      – Что же ты теперь учишь?

      – Разные предметы.

      – Глупости тебе все преподают. Что ты знаешь о Петре Великом и Екатерине? Ну-ка, расскажи.

      Я ему рассказывал. Я ждал, что после того, как я кончу говорить, он скажет:

      – Эти идиоты…

      И он действительно так и говорил:

      – Эти идиоты тебе преподают неправду.

      – Почему неправду?

      – Потому что они идиоты, – уверенно сказал Виталий. – Они думают, что если у тебя будет ложное представление о русской истории как смене добродетельных и умных монархов, то это хорошо. В самом же деле ты изучаешь какую-то сусальную мифологию, которой они заменяют историческую действительность. И в результате ты окажешься в дураках. Впрочем, ты все равно окажешься в дураках, даже если будешь знать настоящую историю.

      – Непременно окажусь в дураках?

      – Непременно окажешься. Все оказываются.

      – А вот ты, например?

      – Ты говоришь дерзости, – совершенно спокойно ответил он. – Таких вопросов нельзя задавать старшим. Но если ты хочешь знать, то и я сижу в дураках, хотя предпочел бы быть в другом положении.

      – А что же делать?

      – Быть негодяем, – резко сказал он и отвернулся.

      Он был несчастен в браке, жил почти отдельно от семьи и хорошо знал, что его жена, московская дама, очень красивая, была ему неверна; он был намного старше ее. Я приезжал в Кисловодск каждое лето и всегда заставал там Виталия, до тех пор пока меня не отделили от Кавказа движения различных большевистских и антибольшевистских войск, происходившие на Дону и на Кубани. И только за год до моего отъезда из России, во время Гражданской войны, я опять приехал туда и снова увидел на террасе нашей дачи согнувшуюся в кресле фигуру Виталия. Он состарился за это время, поседел, лицо его стало еще более мрачным, чем раньше.

      – Я встретил в парке Александру Павловну (это была его жена), – сказал я ему, здороваясь. – У нее прекрасный вид.

      Виталий хмуро на меня посмотрел:

      – Ты помнишь пушкинские эпиграммы?

      – Помню.

      Он процитировал:

      Тебе подобной в мире нет.

      Весь свет твердит, и я с ним тоже:

      Другой что год, то больше лет,

      А ты что год, то все моложе.

      – У тебя очень недовольное выражение, Виталий.

      – Что делать? Я, брат, старый пессимист. Ты, говорят, хочешь поступить в армию?

      – Да.

      – Глупо делаешь.

      – Почему?

      Я думал, что он скажет «эти идиоты». Но он этого не сказал. Он только опустил голову и проговорил:

      – Потому что добровольцы проиграют войну.

      Мысль о том, проиграют или выиграют войну добровольцы, меня не очень интересовала. Я хотел знать, что такое война, это было все тем же стремлением к новому и неизвестному. Я